"Жорж Сименон. Письмо следователю" - читать интересную книгу автора

Глава 8

Рождество мы провели в семейном кругу: Арманда, моя мать, дочери,
Мартина, мой приятель Фрашон и я. Фрашон - старый облезлый холостяк, родных
в Ла-Рош у него нет, питается он, кстати сказать, в "Зеленом дубе", и мы
вот уже много лет неизменно приглашаем его в Сочельник.
Арманда получила в подарок платиновые клипсы, о которых давно мечтала
Драгоценности она носит редко, но любит, чтоб они у нее были, и в день,
когда, собравшись подарить жене какой-нибудь пустяк, я вдруг преподнес ей
японский жемчуг, она, похоже, впервые до такой степени потеряла
самообладание, что расплакалась у меня на глазах Я вовсе не считаю ее
скупой. Да и будь она скупа, все равно был бы не в праве сетовать или
злиться: у каждого свои недостатки. Она любит, чтоб у нее были красивые
дорогие вещи, даже если их никогда не доведется надеть.
Мартине, чтобы лишний раз не привлекать к ней внимания, я не подарил
ничего ценного. Проявил благоразумие и попросил жену купить ей две-три пары
шелковых чулок.
Об этом мирном Рождестве вспомнили на суде. Я уже забыл,
присутствовали вы при этом или нет. Товарищ прокурора заклеймил мой
"цинизм", обвинив меня в том, что "с помощью лицемерных и бесчестных уловок
я ввел под семейный кров свою сожительницу".
Я не протестовал. Ни разу не протестовал, и, однако, у меня часто
складывалось впечатление, что те, кто вершит надо мною суд, включая моих
адвокатов, - люди недобросовестные. Всякой глупости и недомыслию есть
предел Мы, медики, в своем кругу не говорим о болезнях и лечении так, как с
пациентами. Когда дело идет о чести и свободе человека, хотя лично мне на
это наплевать - я с самого начала, даже противореча защите, признавал себя
виновным, - когда, повторяю, дело идет о чести человека, нельзя полоскать
себе глотку фразами о морали, суд - не заседание благотворительного
общества.
Мое преступление? Уже через час после начала судебных прений я понял,
что оно отодвинуто на задний план, где и останется, что о нем будут
говорить как можно меньше. Оно смущает, оно шокирует, выходит за рамки
того, что может случиться с каждым, что у любого перед глазами. Это было
настолько очевидно, что я не удивился бы, если бы кто-нибудь из этих господ
объявил:
- Так ей и надо!
Но "сожительница под семейным кровом", но это Рождество, такое мирное,
такое счастливое!.. Да, господин следователь, счастливое. Мы все были
совершенно счастливы. Арманда, ничего еще не подозревающая, целый вечер
подтрунивала над Фрашоном: он издавна состоит при ней козлом отпущения и в
восторге от этого.
Я долго играл и болтал с дочками. Мать рассказывала Мартине о нашей
жизни в Ормуа - тут она неистощима.
В полночь мы все перецеловались, а немного раньше я тихонько
выскользнул в столовую, зажег свечи на елке и поставил на стол замороженное
шампанское. Мартину я поцеловал последней. В эту ночь каждый имеет право
целовать любого, и, клянусь вам, я сделал это целомудренно, без неуместной
настойчивости.
Скажите, ну почему перед отходом ко сну моей жене было не уйти к себе,