"Жорж Сименон. Письмо следователю" - читать интересную книгу авторакоторой человек все-таки обретает избавление? Бог свидетель, мы вступили на
нее, сами того не подозревая, наивные, как дети, - да, господин следователь, как дети, потому что были еще детьми. Мы не знали, куда идем, но свернуть с дороги не могли, и я помню, Мартина, что в самые счастливые наши дни ты порой смотрела на меня глазами, полными ужаса. Нет, ты не была проницательней, чем я, - просто тебя больнее била жизнь. Ты еще не так далеко отошла от юности с ребяческими кошмарами, и они мучили тебя даже в моих объятиях. Сколько раз по ночам, вся в поту, ты плакала и цеплялась за мои плечи, словно только это не давало тебе скатиться в пустоту, и я помню, как ты, на грани ужаса, заклинала меня однажды: - Разбуди меня Шарль! Скорей разбуди! Прости, Мартина, что я столько времени трачу на других, но я делаю это ради тебя. Ты ведь сама иногда с сожалением вздыхала: - Никто не узнает... Ради Мартины, ради того, чтобы хоть кто-нибудь, хоть одна живая душа узнала все, я пишу вам, господин следователь. Надеюсь, вы согласны теперь, что у меня нет ни малейшей причины лгать или искажать правду. Там, где нахожусь я, где находимся мы с Мартиной, потому что мы неразлучны, не лгут, господин следователь. И если вы не всегда в состоянии уследить за ходом моих мыслей, если вас шокируют кое-какие подробности, не считайте меня помешанным, а просто вспомните, что я уже перемахнул через стену, которую, возможно, вам тоже придется перемахнуть и за которой на вещи смотрят совсем по-иному. который вы иногда украдкой бросали на меня, ожидая, пока я отвечу на ваш вопрос. Я думаю о других вопросах, которые вам страстно хотелось задать и которых вы все-таки не задали. У вас в кабинете я не распространялся о Мартине: есть темы, которых лучше не касаться, например, при мэтре Габриэле или честном бедняке, вроде вашего письмоводителя. На процессе я вообще не упоминал о ней, и это было истолковано по-разному. Но не мог же я сказать судьям: - Я убил не ее, а другую... Это означало бы подыграть им, дать то, чего они так добивались для очистки совести и, в еще большей мере, для душевного комфорта, стать примером, служащим к чести буржуазного мира, частью которого являемся мы все - и я, и они. Вот тогда мои коллеги обеими руками подписались бы под заключением о моей невменяемости, доказать которую они так отчаянно силятся до сих пор, - это стольких бы устроило! Мы с Мартиной не знали, куда идем, и в течение недель - из жалости, из боязни сделать другим больно, а еще потому, что не представляли себе, насколько сильна наша всепоглощающая любовь и чего она от нас потребует, - жили двойной жизнью, вернее одной, но как бы призрачной, нереальной. Мартина приходила в восемь мертвенно-бледным январским утром. Я в это время завтракал на кухне, Арманда еще задерживалась наверху, в жилых комнатах. Мартине было худо. Ей приходилось за многое расплачиваться. Она не |
|
|