"Жорж Сименон. Письмо следователю" - читать интересную книгу автора

Не спрашивайте, зачем я рассказал эту историю. Сам не знаю. Я ничего
не хочу ею доказать. Она не имеет ничего общего с нашей и тем не менее
могла бы пролить дополнительный свет на то, что я подразумеваю под словами
"всеобъемлющая любовь" и, пожалуй, "чистота".
Можно ли быть чище девчонки, которая, захлебываясь от счастья, гордо
объявляет любовнику, осужденному на двадцать лет каторжных работ, что она
спокойна, потому что беременна от него!
И со свидания он возвращается с просветленным лицом.
В известном смысле подобная чистота была и в нашей любви. Она тоже
была всеобъемлющей, если это слово способно помочь вам понять, как мы, еще
не подозревая о нашем чувстве, не зная толком, что с нами творится, заранее
примирились с любыми последствиями.
Дело в том, что Мартина любила меня, а я - ее. И, может быть, она
отдала мне свою любовь именно потому, что я любил ее с такою же чистотой.
Вы улыбаетесь?
Очень жаль. Мы с вами, господин следователь, вступаем в область
отношений, которые очень трудно объяснить, особенно тем, кто сам не испытал
ничего подобного.
Насколько легче было бы объяснить нашу историю Антуану Бельому - ему
бы комментариев не потребовалось!
Еще до того, как развернулись события в доме моей жены - отныне я
предпочитаю называть его именно так, - мы с Мартиной уже изведали, что
значит страдать.
Я говорил вам, что хотел узнать о ней все, и после нескольких попыток
солгать - ей не хотелось причинять мне боль, - Мартина послушно рассказала
все, даже слишком много, взвалив на себя, как я убедился позже, лишние
грехи - настолько тяготело над ней сознание своей вины.
Ее поездка в дождливом декабре в Ла-Рош-сюр-Йон через Нант, где она
заняла немного денег, была, в общем, похожа на самоубийство. В отвращении к
самому себе есть известный предел, за которым начинаешь нарочно марать
себя, чтобы поскорее дойти до конца, упасть на дно, где тебе уже не может
стать хуже.
Вместо этого другой человек предложил ей жизнь.
Поступая так, я брал на себя тяжелую ответственность и сознавал это. Я
чувствовал, что Мартина испытывает потребность избавиться от самой себя, от
своего прошлого, от тех лет, за которые она все потеряла. Я считал, что
обязан ради этого снять с нее груз прошлого.
Я получал медицинские журналы, освещающие проблемы психоанализа. Не
всегда их читал, но, во всяком случае, был знаком с вопросом. У нас в
провинции кое-кто из коллег этим занимается - я всегда посматривал на них
не без робости.
Кто, как не я, поможет Мартине навсегда избавиться от воспоминаний? Я
искренне поверил, что это мне по силам. У меня ведь, на мой взгляд, нет
склонности ни к садизму, ни к мазохизму, но я целыми часами выслушивал ее
исповеди, неотступно копаясь в самых грязных, самых постыдных закоулках ее
памяти.
Я был свирепо ревнив, господин следователь. Признаюсь в этой связи в
одной смешной детали. Встретив чуть позднее, в середине января, Рауля Боке
на улице, я не поздоровался с ним. Демонстративно посмотрел на него и не
поздоровался.