"Жорж Сименон. Письмо следователю" - читать интересную книгу автора

и если день начинался слишком радостно, я чувствовал: она в тревоге, хотя и
старается скрыть это от меня.
Я не жалел времени на то, чтобы преодолеть ее страх, вытравить его.
Мне удалось избавить ее от большинства былых кошмаров. Я сделал ее
счастливой. Знаю это.
Хочу в это верить. И никому не позволю это оспаривать.
Она была счастлива со мной, понятно?
Но именно потому, что она не привыкла быть счастливой, Мартина,
случалось, дрожала от страха и в счастливые дни.
В Ла-Рош-сюр-Йоне она боялась Арманды, моей матери, дочерей,
приятелей, всего, что составляло мою жизнь до нее.
В Исси-ле-Мулино на первых порах боялась образа жизни, который, по ее
мнению, угнетал меня.
От этих и многих других страхов я ее вылечил.
Но оставались призраки, от которых я ее освободил, взвалив их на свои
плечи, и с которыми на ее глазах вел постоянную борьбу. Оставалась моя
боль, такая острая, такая нестерпимая, что у меня искажалось лицо, боль,
которая мгновенно пронизывала меня и доводила до исступления как раз тогда,
когда мы меньше всего ожидали этого.
Мартина прекрасно знала, что в эти минуты я ненавижу вовсе не ее,
вовсе не на нее бросаюсь с кулаками. Она вся съеживалась, покоряясь своей
участи со смирением, какого раньше я не мог себе даже представить.
Вот одна деталь, господин следователь. В первый раз, защищаясь от
удара, она инстинктивно прикрыла голову руками. Ее жест неизвестно почему
удесятерил мою ярость. И, помня об этом, Мартина ждала теперь побоев, не
шевелясь, с каменным лицом, не давая губам дрожать, хотя все тело ее
сжималось от ужаса.
Я убил ее. И не оправдываюсь. Ни у кого не прошу прощения.
Единственной, у кого я мог бы просить его, была Мартина. А Мартина в этом
не нуждается: она все знает.
Однажды я ударил ее среди бела дня, когда мы в нашей малолитражке
ехали вдоль Сены. Другой раз - в кино, и нам пришлось уйти, чтобы
возмущенные соседи не разорвали меня на части.
Я часто пробовал разобраться, что же происходит со мной в такие
минуты. Думаю, что сегодня я достаточно прозрел и способен ответить на этот
вопрос. Как ни изменилась Мартина, я хочу сказать - физически изменилась,
потому что за несколько месяцев она как бы переродилась, - все равно бывали
минуты, когда я подмечал в ней черты, гримаски, выражение лица другой,
прежней Мартины.
Это происходило, лишь когда я смотрел на нее по-особенному. А смотрел
я так, лишь когда случайное обстоятельство, слово, образ напоминали мне о
ее прошлом.
Минутку! Я сказал "образ" - это, без сомнения, ключ к разгадке. Увы,
иногда у меня, без всякого на то желания, против воли, возникали перед
глазами фотографически точные видения, которые, естественно, накладывались
на образ стоявшей со мной лицом к лицу сегодняшней Мартины.
С этой секунды я уже никому не верил. Никому, господин следователь,
даже ей. Даже себе. Меня захлестывало безмерное отвращение. Это немыслимо!
Нас обманули. Обворовали. Не хочу. Я...
И я бил. Это было единственное средство разрядиться. Мартина настолько