"Жорж Сименон. Письмо следователю" - читать интересную книгу авторахорошо знала меня, что сама хотела этого, сама, в известном смысле,
напрашивалась на это, только бы я поскорей избавился от наваждения. Я не сумасшедший, не психопат. Мы с Мартиной были душевно здоровы. Может быть, просто вознеслись слишком высоко, пожелав любви, недоступной людям? Но если она запрещена им под страхом смерти, почему стремление к ней проникло в самые недра нашего естества? Мы были честны. Делали все, что могли. Никогда не пытались ловчить. "Я ее убью". Я не верил в то, что думал, и эта фраза, вертевшаяся у меня в голове, как припев, не пробуждала во мне страха. Догадываюсь, что пришло вам на ум, господин следователь. Это смешно. Когда-нибудь вы поймете, что убить труднее, чем покончить с собой. А месяцами жить с мыслью, что в один прекрасный день своими руками убьешь единственного человека, которого любишь, - и подавно. Я это сделал. Сначала я предчувствовал это неясно, как приближение болезни, начинающейся с неопределенного недомогания, с неизвестно где возникающих болей. У меня бывали пациенты, жаловавшиеся, что по временам у них стесняет грудь, и не понимавшие - с какой стороны. Долгими вечерами в нашей спальне в Исси-ле-Мулино я бессознательно занимался терапией - расспрашивал новую, любимую мной Мартину о Мартине-девочке, на которую она с каждым днем становилась вес более похожей. Мы не успели заново оклеить комнату, и обои остались те же, что при модернистское кресло, где я сиживал в халате, было обито купоросно-зеленым бархатом. Торшер также отличался уродством, но мы этого не замечали и пальцем не пошевелили для того, чтобы поменять обстановку, в которой жили, - нам это было совершенно безразлично. Мартина рассказывала. Есть имена и фамилии, которые я помню лучше, чем великих людей прошлого. Например имя Ольги, подружки Мартины, постоянно обманывавшей ее в детстве и ежевечерне возникавшей в наших разговорах. Я знаю все плутни Ольги в монастыре, затем в обществе, когда девочки выросли и родные повезли их на бал. Знаю все унижения моей Мартины, все ее мечты, вплоть до самых нелепых. Знаю ее дядей, теток, кузенов, но лучше всего, господин следователь, - ее лицо, преображавшееся по мере того, как она говорила. - Послушай, дорогая... Когда Мартина чувствовала, что я собираюсь сообщить какую-нибудь новость, она всегда напрягалась - совсем как моя мать, которая всегда дрожит, распечатывая телеграмму. Побоев она не боялась, но неизвестность вселяла в нее ужас, потому что неизвестность неизменно оборачивалась бедой. В такие минуты она смотрела на меня с тревогой, которую пыталась скрыть. Она знала: бояться нельзя. Это было одно из наших табу. - Мы возьмем отпуск на несколько дней... Мартина побледнела. Она подумала об Арманде, о моих дочерях. Она с первого дня опасалась, что я буду тосковать по Ла-Рош и семье. Я улыбнулся: - ..и проведем его в твоем родном Льеже. |
|
|