"Жорж Сименон. Я вспоминаю" - читать интересную книгу автора

было бы светло, не будь на стеклах красно-желтого налета.
В глубине, в кресле - Папаша, отец моей бабки. Кожа да кости, вылитый
отощавший медведь, весь ушел в себя. Руки длинные, чуть не до земли.
Лицо кремнистое, без всякой растительности, глаза пустые. Огромный рот,
огромные уши.
- День добрый, дети!
Он различает всех по походке. Все по очереди касаются губами его
шершавой, как наждак, щеки.
Испеченные накануне двухкилограммовые хлебы ждут, пока соберется все
семейство, все женатые и замужние дети. По воскресеньям каждый сын и
дочка получают по хлебу.
Рассаживаются за длинным столом, накрытым коричневой клеенкой,- здесь
долгие годы сидели тринадцать детей.
На плите томится неизменная вареная говядина.
- Как здоровье Анриетты? Около двух зайду ее проведать.
У моей бабки, госпожи Сименон, тот же кремнистый цвет лица, что у
Папаши, да и характером она сущий кремень. По-моему, ни разу в жизни ни
приласкала меня. Никогда я не видел ее небрежно одетой, - впрочем,
нарядной тоже. Платье на ней всегда серое, цвета графита. Волосы серые.
Руки серые. Единственное украшение - медальон с портретом рано умершей
дочки.
Это стопроцентная валлонка, дочка и внучка шахтеров. Шахтером был и
Папаша, поэтому кожа у него вся в маленьких синих точечках.
Все молчат. Сходятся в кухне, но разговаривать никому не хочется.
Без десяти двенадцать. Отец поднимается, берет свой хлеб, винтовку и
уходит.
Проходя мимо кондитерской, там, где тротуар совсем уж сужается, он
вспоминает, что сегодня воскресенье, что у них обедает Валери, и
покупает рисовый пудинг за двадцать пять сантимов.
По дороге уже попадаются дети в масках и с картонными накладными
носами: сегодня первый день карнавала.
А моя мама спрашивает Валери, пришедшую ее навестить:
- Ты-то как думаешь, будет война?
Это было в 1903 году. О войне говорили часто. Такие разговоры
сопутствовали всему моему детству. По вечерам, когда отец при свете
лампы читал вслух, мама всхлипывала и глаза у нее краснели.
А отец каждое второе воскресенье ходил в мундире Национальной гвардии
на учения, на площадь Эрнеста Баварского*.
Потом, в 1914 году, когда началась первая мировая война, национальных
гвардейцев, охранявших бойни, отправили по домам, да еще посоветовали
побросать в реку с моста Брессу винтовки и патроны.
Прошлой ночью английские самолеты пролетали над Фонтене каждые десять
минут. Куда они? На Бордо? На Ла-Рошель, где у нас дом? Не знаем. Знаем
только, что эти самолеты до отказа набиты бомбами, которые где-нибудь да
сбросят, и тогда будет много убитых - мужчин, женщин, детей. А может,
это были бомбы для нас?
Ты спал. Мы спали. А наутро, во время завтрака, радио передало, что
неподалеку от Бордо разрушен железнодорожный мост, по нескольким городам
нанесен бомбовый удар и ПВО Ла-Рошели всю ночь вело огонь.
Как всегда по утрам, я пошел в комиссариат отметиться. Твоя мама