"Жорж Сименон. И все-таки орешник зеленеет" - читать интересную книгу автора

А зачем?
Мне кажется, мадам Даван движется по комнате медленнее, чем обычно, без
малейшего шума, как будто у нас в доме траур.
- Наши поступки следуют за нами всюду, - говорю я не без горечи.
И так как она с удивлением смотрит на меня, я добавляю:
- Не помню, кто это сказал. Это не моя мысль. Фраза поразила меня
давно, и я все больше убеждаюсь в ее правдивости...
- Вы могли бы также сказать, что никому не уйти от своей судьбы, хочет
он этого или нет...
Теперь я смотрю на нее. Из некоторых наших разговоров я понял, что она
много читает, и в частности книги, которые редко читают женщины, кроме тех,
что преподают в университетах. Она, кажется, много путешествовала и
останавливалась в дорогих отелях - и на Лазурном берегу, и в Италии, и в
Греции, и в Англии.
Весьма вероятно, что пути наши перекрещивались. Почему в один
прекрасный день она явилась в контору по найму прислуги? Она могла найти
работу в каком-нибудь учреждении, в торговом доме. Я искал хорошую горничную
и не думал об экономке. Она лишь постепенно сделалась моей
домоправительницей, а Роза стала заниматься только уборкой и приходящей
прислугой.
- Вы собираетесь поехать в Штаты?
Я попытался угадать по ее лицу, почему она спрашивает об этом.
- Нет, - признался я наконец. - Не могу на это отважиться.
Мой поверенный в Нью-Йорке примет все необходимые меры и будет держать
меня в курсе...
Она определенно думает о том, правильно ли я поступаю. Невозможно жить
в постоянном контакте с кем-нибудь, не оценивая его поведения и поступков.
Одобряет ли она меня? Или считает, что у меня жестокое сердце? Ведь
принято думать, что у всех банкиров оно жестокое!
Она, должно быть, знает, что деньги сами по себе меня не интересуют.
Конечно, я привык к известной роскоши и к свободе, которую дает только
богатство. И все-таки несколько раз я желал, чтобы у меня его не было.
В Маконе мы жили в достатке, но по-провинциальному просто, и я часто с
сожалением вспоминаю об этом. Отношения были теплые, все поддерживали друг
друга. Семья составляла одно целое, и никто никогда не чувствовал
одиночества.
А может быть, все это только кажется мне теперь? Отец много пил. Этого
требовала его профессия, но в последние годы он пил слишком много и вечером,
за столом, смотрел на нас мутными глазами и, едва ворочая языком, повторял
то, что уже говорил в полдень, когда мы завтракали. Он сильно располнел,
ходил вразвалку, выпятив живот.
Я никогда не слышал, чтобы мать высказывала недовольство по этому
поводу. Он был мужчина, глава семьи. И для нас также. И все-таки я уехал, не
пожелав занять его место в доме.
Почему этот период кажется мне лучшим в моей жизни? Может быть, потому,
что и у нас дома, и во всем городе царил покой?
Сона мирно текла под нашими окнами, шаланды тогда еще двигались
посредством конной тяги. Иные причаливали перед нашим домом, н их нагружали
бочонками, которые катили через улицу. Автомобилей было мало. В ста метрах
от нашего крыльца работал кузнец.