"Жорж Сименон. Сын" - читать интересную книгу автора

грохотом бросали ящики со стеклом и фаянсом, в меблированные комнаты на
набережной Гранз-Огюстен. Правда, потолки там были низкие, мебель
старомодная, но зато комната просторная и окна выходили на Сену.
Я все больше увлекался прогнозированием, много занимался и жил
по-прежнему аскетом, однако в воспоминаниях об этой поре у меня осталось
какое-то светлое и трепетное ощущение, как от залитой солнцем набережной с
дрожащими легкими тенями листвы каштанов.
В юридическом отделе мне уже полагалась прибавка жалованья, но я
подал заявление, и меня перевели в отдел прогнозирования программистом.
Математики я почти не знал, а между тем вся моя работа в новом отделе
была связана с цифрами и расчетами.
Трудности, которые мне предстояло преодолеть в этой совершенно новой
для меня области, и даже некоторая унизительность нового моего положения
доставляли мне какое-то тайное удовлетворение, но я не делился этим даже с
отцом, когда по воскресеньям навещал его в Везине. Все это время я не
пропустил ни одного воскресенья; сестра же появлялась там редко и
ненадолго, а ее муж, уже ступивший на литературную стезю, еще реже.
Пять лет, вероятно, кажутся тебе огромным сроком, но чем дольше
живешь, тем годы летят почему-то все быстрее и становятся тем короче, чем
меньше событий они приносят с собой.
Итак, в 1938 году, в начале великолепного жаркого лета, я получил
новый диплом, однако перед этим я взял длительный отпуск для подготовки к
экзаменам, так что август и сентябрь мне пришлось провести в своем отделе,
заменяя уходивших в отпуск сослуживцев.
Я очень похудел тогда - помнишь, ты однажды удивился, увидев мою
фотографию тех лет. Чувствовал себя обессиленным, опустошенным, и все же у
меня было приятное сознание, что я сумел преодолеть все трудности.
Куда теперь девать время? Я не знал, чем заполнить часы, прежде
посвященные занятиям. Выходя со службы, я чувствовал себя неприкаянным,
словно человек, остановившийся в привокзальной гостинице в городе, где у
него нет знакомых. Мне оставалось только плыть по течению и постепенно
подниматься по служебной лестнице.
Но именно в эти дни, когда предо мной возникла пустота, мир
заметался, судорожно готовясь к войне, о ней закричали газеты, и уже через
неделю я получил повестку и надел военную форму.
Разве не было во всем этом горчайшей иронии судьбы? Десять лет
нечеловеческого труда, поистине подвижнической жизни, десять лет
"искупления вины", если смотреть на вещи глазами Арлетты, и едва цель
достигнута - покрытые грязью дороги, ведущие во Фландрию, к смерти.
Но мне было даже весело - не то чтобы я старался быть веселым, я и
вправду испытывал радость. Я считал, что обязан всего добиваться сам и
честно сделал все, что мог, я достиг цели, а теперь, когда я не знаю, что
делать дальше, судьба решает за меня.
Как сейчас вижу Ондскот, приземистые домики, низко нависшее над ними
небо, дождь, лужи, ярко начищенную посуду в кофейнях и словно вновь вдыхаю
тот особый запах - пива и тамошней можжевеловой водки.
Было около четырех дня. Я в клеенчатом плаще околачивался с
несколькими солдатами у шлагбаума, рядом с пограничной караулкой, когда
оттуда вдруг выбежал бельгийский офицер с пылающим лицом и блестящими
глазами. Из караулки еще доносился голос диктора, но офицер, не дождавшись