"Жорж Сименон. Сын" - читать интересную книгу авторатак круто измениться. Я жил и не жил, все было каким-то временным. Ничто
меня больше не связывало, я чувствовал себя от всего и во всем свободным. Должен добавить к этому еще одну немаловажную деталь. За последние десять лет (почему, об этом ты узнаешь позже) у меня не было ни одной любовной связи, лишь время от времени случайные встречи, не имевшие продолжения. Первые дни в больнице я помню очень смутно, но от них у меня осталось ощущение чего-то теплого и светлого, как воспоминания о раннем детстве. Тогда еще не было пенициллина и его производных, так что, возможно, я и в самом деле, как меня потом уверяли, чуть было не умер от застоя в легких. Сестры сменялись в соответствии с расписанием дневных и ночных дежурств и честно делали свое дело. Тем не менее одну из них - она была старше других и говорила с русским акцентом, очевидно, была эмигранткой - я сразу возненавидел за подчеркнуто снисходительный тон, которым она разговаривала с больными. Была еще другая, местная - чернявая и коротконогая женщина лет пятидесяти, всегда пахнувшая чесноком, она обращалась со мной как с малым ребенком и, перестилая мою постель, легко перекладывала меня с места на место, словно жонглируя мною. Что до твоей матери, годы ничуть ее не изменили. Она была такой же живой и энергичной. Только было в ней тогда какое-то легкомыслие, которого с тех пор поубавилось. Именно легкомыслие, но не беззаботность - я не верю, чтобы она когда-нибудь была беззаботной; подозреваю даже, что под внешней ее веселостью скрываются озабоченность, тревога, а может быть, и уязвимость. происходящего, какое было у меня? Вряд ли. Но, как и я, она недавно приехала в Канн - всего на несколько месяцев раньше меня - и тоже находилась в ожидании перемен. Я уже говорил, что сначала видел ее сквозь туман лихорадки, сквозь какую-то пелену, пронизанную солнечными лучами, и прежде узнал ее голос. Она же, еще не зная моего имени, узнала мое худое, мокрое от испарины тело, касалась его руками, ухаживала за ним. И это очень стесняло меня в самом начале, когда мы стали разговаривать (две другие сестры тоже видели меня в самом унизительном положении, но на них я не сердился, а ей первое время не мог этого простить). Это не была любовь. Ее между нами никогда не была. Было просто чувство стыда; вероятно, я так же стеснялся бы, будь на ее месте мужчина. Помнится, первые слова, которые я от нее услышал, были: - Сегодня вы получите бульон с овощами, сухарик и варенье. Ну как, есть у вас аппетит? По правде, она немного утомляла меня своей живостью - она беспрерывно двигалась, и было такое впечатление, будто она делает сразу несколько дел. Другая сестра, г-жа Бюрони, та, которую я мысленно называл жонглершей, тоже делала все быстро, но у нее это получалось почти незаметно, как-то мимоходом. - Есть у вас здесь, на побережье, друзья или родные? - спросила Алиса, сидя подле меня во время первой моей трапезы. - Нет. |
|
|