"Жорж Сименон. Сын" - читать интересную книгу автора

- А в Париже? Вы ведь, кажется, из Парижа?
- Да. У меня есть только родители, они живут в Везине.
- Вы живете не с ними? Я кивнул.
- Завтра или когда захотите, можно будет написать им несколько слов.
- Спасибо.
О себе и своей семье она сообщила мне немного позже: очень скоро у
нее вошло в привычку каждую свободную минуту забегать ко мне в палату -
дверь она оставляла полуоткрытой, и почти всегда чей-нибудь настойчивый
звонок прерывал нашу беседу. Она говорила:
- Вот не терпится людям! Умирают они там, что ли? Или:
- Ну вот! Это из семнадцатой палаты, требует клизму.
Через три дня я уже знал все о моих соседях по этажу, об их болезнях
и характерах.
Однажды ночью в нашем отделении умер старик, болевший раком. Меня
разбудил шепот, тихие шаги в коридоре; я слышал разговоры по телефону,
затем, спустя какое-то время, стук носилок о косяк двери.
Накануне мимо моей двери промелькнула фигура священника, который
иногда появлялся у нас. Алиса Шавирон в эту ночь дежурила, но, когда в
семь часов утра она зашла ко мне, лицо ее было свежим и улыбающимся, как
обычно.
- Вы слышали?
- Да.
- Для него это лучше. Но я ужасно зла на его детей: подумать только -
за три недели они только раз навестили его. А ведь одна из дочерей живет в
Ницце, у сына гараж в Грассе. Старик был итальянским эмигрантом, приехал
сюда без гроша. Начал простым каменщиком и вот - оставил им целое
состояние. Теперь, когда он умер, все небось примчатся сюда и станут лить
слезы.
Она с улыбкой посмотрела на меня:
- Вы что, расстроились?
- Нет.
- На некоторых больных подобные вещи производят ужасное впечатление,
поэтому, когда это случается, мы стараемся делать все как можно тише.
- А сейчас он где? - спросил я.
- Внизу, в подвале. Там есть специальное помещение.
- Давно вы работаете сестрой?
- Диплом я получила девять лет назад, а мы с вами одногодки.
- Откуда вы знаете, сколько мне лет?
- Из вашей истории болезни. Вы старше меня на месяц и три дня.
К полудню, когда начинало пригревать солнце, мне уже позволяли лежать
у открытого окна, и тогда я видел вершину платана, темно-зеленые
разлапистые ветви зонтичной сосны и иголки, четко вырисовывающиеся на фоне
голубого неба.
Читать я еще не мог. Я ничего не делал - я жил ожиданием врачебного
обхода два раза в день, потом умывания, уборки и особенно еды, которая
постепенно оказалась в центре всех моих интересов.
Самым тягостным был утренний туалет, о котором я всякий раз думал с
ужасом; я начинал жить только после того, как все унизительные процедуры
были позади и мое чистое тело лежало на свежих простынях.
Я написал открытку отцу и матери, в которой сообщил о своем отпуске,