"Жорж Сименон. Исповедальня" - читать интересную книгу автора - Можно послушать пластинки? - спрашивал Матиас.
- Нет. - Боишься, что разобью? - Это мои вещи, и трогать их никому нельзя. Андре не лгал. Ему не понравилось бы, если кто-нибудь, даже отец, брал его пластинки. Он никому не давал своих книг, а все деньги, что получал на воскресенья, дни рождения или Рождество, тратил на пластинки и книги, которые долго выбирал. Несмотря на кажущуюся беспорядочность, он был до маниакальности бережливым - ни смятой страницы в книге, ни испачканной или порванной обложки. И прежде чем поставить пластинку на диск, он протирал ее специальной щеточкой. И снова лето, а потом зима, зима, когда на вилле чаще всего принимали друзей; гости оставались допоздна и танцевали в гостиной. Не той ли зимой число друзей стало сокращаться? Их становилось все меньше, несмотря на телефонные звонки матери. Поцци всегда приходили первыми, а уходили последними. Андре отправляли спать, и он засыпал под шум и гам, неоднократно рискуя быть внезапно разбуженным. Однажды ночью дверь отворилась. Вырванный из сна, он с криком вскочил с постели. - Кто здесь? И женский голос - он его не узнал - смущенно прошептал: - Ох, простите! Я ошиблась. Дама, видимо, приняла его комнату за ванную. Однако и на первом этаже Как-то в воскресенье, перед Рождеством, он удивился: - Поцци не придут? - Госпожа Поцци в Париже. Не пошли и они к ним в следующее воскресенье, а в лицее Матиас избегал его, не заговаривал с ним и даже не здоровался. Андре не пытался понять. Это выходило за границы его личной жизни. Он радовался, что отныне воскресенья снова принадлежат ему самому. А потом Матиас перестал посещать лицей. Несколько дней спустя Андре спросил у своего одноклассника Франсуа, сына мясника с площади Гамбетты: - Он что, болен? - Нет. Теперь он с матерью и сестрой живет в Париже. - А отец? - Ты разве не знаешь, что его мать потребовала развода? Больше они не встречались, и эти годы он прожил вполне безобидно. Он начал жить своей собственной жизнью, непохожей на жизнь родителей. Он помнил громкие, особенно у матери, голоса, доносившиеся из спальни, но тогда не обращал на это внимания, считая вполне естественным, что родители спорят. Теперь он снова видел лицо Поцци, которого изредка встречал на Круазетт, - маленькие черные, словно нарисованные тушью усики, ярко-красные губы. Именно это больше всего и поражало; он даже задавался вопросом, уж не красится ли тот. Но особенно его злило радостное высокомерие в глазах Поцци. Он видел также на стенах города огромные портреты певца Жана Ниваля; |
|
|