"Жорж Сименон. Исповедальня" - читать интересную книгу автора

- Можно послушать пластинки? - спрашивал Матиас.
- Нет.
- Боишься, что разобью?
- Это мои вещи, и трогать их никому нельзя.
Андре не лгал. Ему не понравилось бы, если кто-нибудь, даже отец,
брал его пластинки. Он никому не давал своих книг, а все деньги, что
получал на воскресенья, дни рождения или Рождество, тратил на пластинки и
книги, которые долго выбирал.
Несмотря на кажущуюся беспорядочность, он был до маниакальности
бережливым - ни смятой страницы в книге, ни испачканной или порванной
обложки. И прежде чем поставить пластинку на диск, он протирал ее
специальной щеточкой. И снова лето, а потом зима, зима, когда на вилле
чаще всего принимали друзей; гости оставались допоздна и танцевали в
гостиной.
Не той ли зимой число друзей стало сокращаться? Их становилось все
меньше, несмотря на телефонные звонки матери.
Поцци всегда приходили первыми, а уходили последними. Андре
отправляли спать, и он засыпал под шум и гам, неоднократно рискуя быть
внезапно разбуженным.
Однажды ночью дверь отворилась. Вырванный из сна, он с криком вскочил
с постели.
- Кто здесь?
И женский голос - он его не узнал - смущенно прошептал:
- Ох, простите! Я ошиблась.
Дама, видимо, приняла его комнату за ванную. Однако и на первом этаже
был туалет для гостей.
Как-то в воскресенье, перед Рождеством, он удивился:
- Поцци не придут?
- Госпожа Поцци в Париже.
Не пошли и они к ним в следующее воскресенье, а в лицее Матиас
избегал его, не заговаривал с ним и даже не здоровался.
Андре не пытался понять. Это выходило за границы его личной жизни. Он
радовался, что отныне воскресенья снова принадлежат ему самому.
А потом Матиас перестал посещать лицей. Несколько дней спустя Андре
спросил у своего одноклассника Франсуа, сына мясника с площади Гамбетты:
- Он что, болен?
- Нет. Теперь он с матерью и сестрой живет в Париже.
- А отец?
- Ты разве не знаешь, что его мать потребовала развода?
Больше они не встречались, и эти годы он прожил вполне безобидно.
Он начал жить своей собственной жизнью, непохожей на жизнь родителей.
Он помнил громкие, особенно у матери, голоса, доносившиеся из
спальни, но тогда не обращал на это внимания, считая вполне естественным,
что родители спорят.
Теперь он снова видел лицо Поцци, которого изредка встречал на
Круазетт, - маленькие черные, словно нарисованные тушью усики,
ярко-красные губы. Именно это больше всего и поражало; он даже задавался
вопросом, уж не красится ли тот. Но особенно его злило радостное
высокомерие в глазах Поцци.
Он видел также на стенах города огромные портреты певца Жана Ниваля;