"Жорж Сименон. Мегрэ в Нью-Йорке" - читать интересную книгу автора

не было кандидата, который не нанес бы ему визит.
Теперь хозяином мастерской был его почти шестидесятилетний сын
Артуро, отец не то семи, не то восьми детей, большинство из которых сами
стали уже семейными людьми.
Зимой старик Анджелино проводил целые дни, сидя на соломенном стуле у
витрины, частью которой, казалось, стал, и с утра до вечера дымил
скверными, вонючими итальянскими сигарами из черного табака.
А весной - так любуются прилетевшими ласточками - вся улица от начала
до конца наблюдала, как старый Анджелино устанавливает свой стул на
тротуаре, у дверей мастерской.
Сейчас он был мертв или при смерти - этого Мегрэ в точности не знал.
Вокруг высказывались различные версии на этот счет, но вскоре послышалась
сирена скорой помощи и карета с красным крестом остановилась у края
тротуара. Толпа всколыхнулась, расступилась, и два человека в белых
халатах прошли в мастерскую, откуда вышли через несколько минут с
носилками, на которых лежало тело, накрытое простыней.
Задняя дверца машины захлопнулась. Человек в рубашке без пристежного
воротничка, - несомненно Джакоми-сын, накинувший только пиджак поверх
рабочей одежды, - сел рядом с шофером, и скорая помощь укатила.
- Он умер? - спрашивали люди полицейского, по-прежнему стоявшего на
своем посту.
Тот не знал. Ему это было безразлично. Знание таких деталей не входит
в круг его обязанностей.
В мастерской плакала какая-то женщина; растрепавшиеся седеющие волосы
падали ей на лицо; порой она всхлипывала так громко, что слышно было на
улице.
Сперва один, потом другой, потом третий решили, что пора уходить.
Матери высматривали детей - надо было продолжить обход лавочек квартала.
Толпа мало-помалу редела, но народу оставалось достаточно, чтобы заслонять
дверь.
Парикмахер с расческой за ухом говорил с сильным генуэзским акцентом:
- Я все видел, вот как вас вижу - клиентов не было, а я стоял в
дверях салона.
Действительно, через несколько домов висел цилиндр с голубыми и
красными полосами, служащий вывеской парикмахерским.
- Почти каждое утро он ненадолго останавливался поболтать со мной. Я
брил его по средам и субботам. Сколько помню, он всегда выглядел так же,
как сегодня утром. А ведь ему уже было восемьдесят два. Постойте-ка...
Нет, восемьдесят три. Когда Мария, его последняя внучка, вышла замуж, -
это было четыре года тому назад, - я помню, он мне сказал...
И парикмахер принялся вычислять точный возраст старика Аиджелино,
которого только что без его ведома увезли далеко от этой улицы, где он
прожил так долго.
- Вот в одном он не признался бы ни за что на свете: что света-то он
как раз и не видит, Он носил очки с толстыми стеклами в старинной
серебряной оправе. То и дело протирал их большим красным платком и снова
надевал. Но, по правде говоря, они не очень ему помогали. Именно поэтому,
а вовсе не из-за больных ног - ноги-то у него и сейчас были как у
двадцатилетнего, - он ходил с палочкой. И каждое утро, ровно в половине
одиннадцатого...