"Константин Симонов. Восьмое ранение " - читать интересную книгу автора

стало жаль одноногого лейтенанта, который - не то что он, Корниенко, -
никогда уже больше не вернется в свой полк.
Через месяц на медицинской комиссии его признали инвалидом, освободили
вчистую и выдали пенсионную книжку. Все это случилось в течение каких-нибудь
трех часов, потому что дело казалось врачам ясным. Он переходил из рук в
руки, его выстукивали, осматривали, выписывали бумажки. Он опомнился, только
когда вышел на улицу, и остановился в недоумении: куда же, собственно, ему
теперь идти? В кармане гимнастерки у него лежала пенсионная книжка. Он с
удивлением ощупал карман: она действительно там лежала. "Вчистую". Это
слово, которое он когда-то механически повторял, говоря о других, сейчас
было готово его раздавить. Он задумался и попробовал представить себе, как
будет дальше жить. Значит, у него не будет полка, не будет батареи, там
будет другой командир, а он уже не увидит никого из тех, с кем воевал. Он не
будет ехать рядом со своими пушками по грязным весенним дорогам и подгонять
лошадей, не будет выбирать наблюдательные пункты, не будет вести огонь, и в
термосе не принесут вечером еду, и он не перекурит с друзьями, и никто уж
ему не скажет "товарищ командир", потому что он уже не будет командиром, и
никому он не отдаст приказания, потому что некому будет приказывать. И он
даже не будет знать, где находится его прежняя батарея, потому что никто ему
этого не скажет, он не будет иметь к ней никакого отношения.
Он медленно шел по улице, прихрамывая, опираясь на палку тяжелее, чем
обычно. "Это - старый кадровик", - обычно говорили про него, когда заходила
о нем речь в полку с кем-нибудь незнакомым. И он никогда раньше особенно не
вдумывался в это слово. Но сейчас он вдруг сообразил, что позади осталось
чертовски много лет - три года действительной, три года сверхсрочной,
полтора года войны. Жизнь без армии давно перестала существовать для него. И
сейчас он, трезво рассуждая, очень хорошо представлял себе, как он,
освобожденный вчистую, будет где-нибудь работать, хотя бы в этом городе, в
каком-нибудь учреждении или за городом в совхозе, и, может быть, женится - и
все пойдет так, как идет в жизни у многих тысяч людей. Он мог думать об
этом, но, когда он хотел более реально представить себе, какая они будет,
эта жизнь, он не мог себе этого представить, это было невозможно.
Когда он остановился, то увидел, что незаметно для себя прошел почти
весь город. Он повернулся и поспешно, как только мог, пошел назад. Но пока
он дошел до военкомата, наступил уже вечер и занятия кончились.
Было совсем темно, когда он добрался до дома, где жила Аннуш. Там его
все ждали, и Аннуш, выбежавшая ему навстречу, спросила:
- Ну как? Что тебе сказали?
- Ничего, все в порядке, - ответил Корниенко, - Говорят, скоро совсем
поправлюсь. Завтра вечером поеду догонять свою часть.
Он видел по ее глазам, что она не верит, чтобы на медицинской комиссии
могли сказать ему, что все хорошо. Но она не посмела переспросить его и
только молча взяла за руку и провела в комнату, где его встретили - ее
родители. И началась обычная домашняя суета с приготовлением ужина. Он сидел
у них весь вечер, половину ночи и по тому, как с ним говорили Аннуш и
окружающие, чувствовал, что куда бы он ни уехал, в этом доме его будут
ждать.

* * *