"Константин Симонов. Воспоминания " - читать интересную книгу автора

волнения в ту минуту, когда понимал окончательно, что уходит на верную
смерть. И только в этом покашливании да, пожалуй, в крохотной задержечке, с
которой он застегивал ватник, было ощущение того, как ему не хочется
умирать.
Песню он начинал чуть слышно, самую малость надтреснутым от
сдерживаемого волнения голосом. А потом, задушив в себе это волнение,
выводил ее все сильней и сильней, яростно, залихватски и кончал ее так,
словно плевал в лицо смерти.
Я иногда потом думал, что, если бы Орлов уже на репетициях не убедил
меня в том, что Глоба, уходя на смерть, не только может, но и должен петь, и
именно так петь эту песню, возможно, я не решился бы оставить в пьесе именно
такую концовку этого эпизода. Она мне нравилась, но я сам был не до конца
уверен в ее правде. И только Орлов убедил меня.
А когда Орлов в тюрьме, бросив придуриваться перед фашистами
предателем, бил действительного изменника, он, уже немолодой человек,
невысокого роста, не особенно большой физической силы, казался в эту минуту
богатырем - такую ненависть он вкладывал в свою игру.
И когда потом, глядя эту сцепу в других театрах, мне иногда приходилось
видеть вместо избиения изменника какую-то возню, тычки и затрещины, я всегда
вспоминал Орлова, не только великолепно сыгравшего этот резкий переход в
роли, но и буквально подчинившего себе в этот момент всех других актеров.
Мои последние встречи с Д. Н. Орловым относятся к 1947-1948 годам - ко
времени постановки "Дней и ночей" на сцене МХАТа [33].
Дмитрий Николаевич незадолго до этого перешел в труппу МХАТа [34].
У него были уже вводы, но, если я не ошибаюсь, роль Конюкова в "Днях и
почах", на которую его назначили, была одной из первых его больших ролей в
этом театре.
Не могу не вспомнить разговора, который был у меня в самом начале
работы с одним из участников этого спектакля, человеком, глубоко преданным
МХАТу и связавшим с ним всю свою жизнь, и, очевидно, совершенно искренне не
мыслившим самой возможности существования подлинной вершины актерского
мастерства, созданного в иной школе этого мастерства, чем МХАТ.
Когда я сказал, что назначение именно Орлова на роль Конюкова совпало с
моими пожеланиями, мой собеседник ответил мне с тревогой, что, конечно,
Орлов очень хороший актер, но он боится, что в этом спектакле в МХАТе у него
может пойти все но так, как бы хотелось.
Я был поражен, потому что мне-то казалось, что нигде, ни во МХАТе, ни в
другом месте, днем с огнем не сыскать лучшего актера именно на эту роль
старого русского солдата, воюющего свою вторую войну.
Оказалось, что мой собеседник боится того, как Орлов будет звучать в
общем ансамбле, как он войдет в общий стиль игры актеров Художественного
театра.
Я, со своей стороны, был так убежден в обратном, в том, что Орлов
окажется в этом спектакле камертоном самой высокой сценической правды, что
даже не стал спорить - просто пропустил эти опасения мимо ушей. И оказался
прав.
Спектакль был очень тонко и правдиво поставлен М. Н. Кедровым, с
удивительной для невоенного человека точностью ощутившим атмосферу и войны
вообще, и сталинградских боев в частности.
Что касается Орлова, то он играл в "Днях и ночах" так же великолепно,