"Сергей Синякин. Партактив в Иудее" - читать интересную книгу автора

Глава восемнадцатая,

из которой становится понятным, что не так все было, совсем не так!

Много таких, кто называет себя очевидцем или свидетелем. Если их
слушать, история приобретет такой вид, что больше будет похожа на
фантастический роман. Поэтому к очевидцам надо прислушиваться с осторожной
внимательностью, вычленяя из их слов явный вымысел и с сомнением относясь к
тому, что считается правдой.
Взять, например, Гомера. Ребенку ясно, что дал автор волю фантазии. Все
эти циклопы, Цирцеи, русалки, Сциллы и Харибды, несомненно, являются
порождением авторского буйного воображения. Хитроумный Улисс прожил куда
более бедную событиями жизнь, нежели это описывает Гомер, хотя для тех лет
все, что он испытал, не так уж и мало. Но искать пещеру циклопов или остров,
на котором проживала злопамятная и зловредная царица Цирцея, дело глупое и
безнадежное. Вместе с тем, не обратись к творчеству Гомера небезызвестный
исследователь прошлого Шлиман, мы бы и сейчас считали город Трою сказочной
легендой - где же это видано, чтобы из-за женщины, пусть даже писаной
красавицы, разгорелась жестокая и беспощадная война? Или у греков это была
единственная красавица? Но Шлиман усомнился, и правильно сделал: Троя была
открыта, отрыта, и теперь мы куда больше знаем о древних греках, чем до его
раскопок.
А теперь посмотрим внимательно на творения евангелистов. Скучно
излагают и точно. Прямо социалистический реализм какой-то. И это убеждает,
что событие и в самом деле имело место. Распяли мужика. Если по нашим
современным законам судить - так вообще без вины.
Но вместе с тем надо сказать, что событие все-таки было историческое. И
многие, в том числе евангелисты, это понимали. А потому и приукрашивали
немного. Ну, не сказки ради, а только для того, чтобы свою роль, может быть,
самую малость приукрасить. Поэтому сразу надо отделить зерно от плевел -
распяли человека, это было, но все остальное - легенды.
Пришло время всю правду рассказать.
Тем более что распинали все-таки нашего современника. Может, и не
самого лучшего, не ум, честь и совесть, как это обычно говорили на съездах,
но и не самого худшего. По крайней мере Митрофан Николаевич по всем анкетным
данным был чист, смело писал - нет, не был, не привлекался, не состоял.
Это только кажется, что на смерть за свои убеждения идти легко и
радостно. Придумано это разными борзописцами в кабинетной тиши. А вот если
бы этого борзописца да с крестом на спине заставить шагать в гору да ещё при
этом время от времени покалывать его остриями копий, то сразу он и поймет,
что жизнь человеку дается один раз и прожить её хочется. Очень хочется эту
самую жизнь прожить от начала и до конца.
С утра Иксус Крест чувствовал некоторое беспокойство. Предчувствие у
него было нехорошее. Так он себя чувствовал обычно, когда его вызывали на
заседания бюро обкома партии: знал, что на этом бюро его обязательно
шворкнут, только ещё не догадывался - за что. В отличие от благословенных
бузулуцких времен здесь он уже догадывался, что шворкнут его обязательно,
даже знал примерно, за что, только одним вопросом и мучился - когда?
Разбойник в соседней камере повеселел, не иначе ему о помиловании
объявили. Уже с утра и мурлыкал себе что-то немелодично под нос, попросил