"Сергей Синякин. Детский портрет на фоне счастливых и грустных времен" - читать интересную книгу автора

Сам Михальский в очередной раз создает концерн "Три бабочки", клятвенно
обещая обогатить всякого, кто вложит в бизнес хотя бы рубль. Остальные
делают вид, что усердно трудятся, хотя все с нетерпением ждут вечера, чтобы
распить уже запасенную водку, даже не подозревая, что вместо водки в бутылки
залит суррогат. Сорванец и гроза первого "А" класса Вовик Булкин стирает в
дневнике двойку, поставленную за полное незнание предмета. И даже бездомный
пес Шарик делает вид, что спит, хотя на деле внимательно наблюдает за
перемещениями по двору хозяйского кота Васьки. Надоело.
Хочется праздника для души.

Праздник бывает чаще всего случайным - едешь по степи на велосипеде,
вдруг пригорок, поворот и - что это? - перед тобою поле тюльпанов. Желтые и
красные тюльпаны делают серую степь фантастически красивой. Казаки называли
тюльпаны лазоревыми цветами. А еще влюбленный казак обращался к любимой:
"Светик мой лазоревый". Тем самым красота девушки и цветка уравнивались - и
цветок и девушка освещали степь своей красотой.

Ходят кони над рекою...

Примерно после четвертого класса мы всей семьей поехали на Хопер. Там
близ станицы Зотовской на хуторе Покручинский до войны жила семья Сенякиных.
Она была многочисленной, но я не помню, сколько детей было в семье. Сам я
знаю двоих - деда Василия и деда Илью. Странное пошло время - никто и ничего
не помнит о своих предках. Забывчивое время - помнят обычно только то, что
застали в жизни. Вообще вся жизнь разделилась на жизнь до семнадцатого года
и после него. Революция прошлась шашкой по памяти, кровавя, она вырубила из
нее поколения прадедов.
Увидев Хопер, я сразу вспомнил, что рожден казаком. Это кто-то ведет
свой род по матери, у нас род всегда просчитывался через мужиков. Мать была
с далекой Вологды, но отец был казачьих кровей, поэтому я мог смело считать
себя принадлежащим к загадочному казачеству, которое вырубалось революцией,
двумя войнами, но было неистребимо и колюче, как степной осот.
Хопер был не очень широк. Вода в нем была чистой, прозрачной, ее можно
было пить из пригоршни. Она была сладкой. Берег был в корявых плачущих
ветлах, росших из мелкого речного песка. На отмелях били малька щуки и
окунь. У противоположного слегка обрывистого берега отрывисто брал язь,
красивая сильная рыба, которая, к моему огорчению, рвала тонкую леску.
Именно на Хопре отец научил меня плавать.
Учил он меня просто - отплывал на лодке от берега и бросал меня в воду.
Я начинал барахтаться и тонуть, чувствуя под собой засасывающую, словно
пасть сома, глубину. После нескольких неудачных попыток, нахлебавшись речной
воды, я незаметно для себя поплыл.
Так и плыву до сих пор потихоньку. Барахтаюсь, сопротивляясь течению. С
тех самых пор понял для себя главное- не плыви по течению, всегда выгребай
против него. Не будешь выгребать против течения, река жизни тебя унесет.
Несет меня река.
Когда-то все кончится. Каждая речка впадает в свое море. Куда-то впадет
после смерти моя душа?

В этот год в клубе показывали кинофильм "Человек-амфибия". Прекрасные