"Зигмунд Янович Скуинь. Нагота " - читать интересную книгу автора

Турлава в неописуемый восторг, он потерял голову. Из-за Валиды он убегал с
лекций и семинаров, часами ждал ее на улице, едва не провалился на
экзаменах. Одно лишь присутствие Валиды преображало его, пробуждало интерес
к вещам, никогда не занимавшим его. Валида рождала в нем настроения, раньше
приходившие и уходившие незамеченными. Эта пора запечатлелась в памяти
непрерывными скитаниями вдвоем с Валидой по старым кладбищам, пустынным
городским окраинам, базарам и паркам, выставкам, музеям. Его, выросшего без
матери, потрясали даже такие мелочи, как аккуратные стежки Валиды,
зашивающей ему рубашку, или теплый сытный запах оладий, которые она иногда
приносила с собой, завернув в несколько слоев бумаги.
Теперь, по прошествии стольких лет и зим, он осознал: скорее это было
счастье, чем несчастье, что они расстались. Однако тогда все представлялось
иначе. Их разрыв был равносилен мировой катастрофе. Он себе места не
находил, задыхался от тоски и горя, томился месяцы и годы спустя. Две силы
его разрывали на части: прошлое, где было все, и настоящее, где ничего уж не
было.
Потом, незадолго до встречи с Ливией, как будто появилась возможность
вернуть Валиду, но он не воспользовался этим. Может, увлечение прошло?
Трудно сказать. Воспоминания о Валиде остались самые светлые. Иной раз они
исчезали, как бы терялись в тумане и опять возникали, обретали свое место,
их ничем нельзя было восполнить, хотя они и относились к далеким временам.
Год от года эти воспоминания все больше тускнели и блекли, распадались
на отдельные между собой не связанные звенья. Где-то шумит море, и снова
лето, и они с Валидой бредут босиком в лавку рыбацкого поселка за лимонадом,
песок горяч, жжет ступни песок, пересыпанный хвоей, песок, сирень и хвоя,
песок, хвоя и жасмин, ветхая избенка, по ночам в подклети тяжко вздыхает
корова, поутру звенит жизнерадостный петушиный крик, запах навоза вперемежку
с сиреневым запахом, запахом жасмина, смолы, белая шелковая блузка Валиды с
пуговками на спине, она никогда не может (или не хочет) сама застегнуть их и
расстегнуть, у нее длинная тонкая шея и по-мальчишечьи выпирающие позвонки,
странная привычка Валиды пристегивать чулки к подвязкам с помощью копейки,
кровля у избы старая-престарая, по ночам в щелях сквозят звезды, нагревшиеся
за день опилки во тьме дышат живым теплом, и такая тишина, когда кажется,
что комариный писк разносится по всему поселку, на море дремотно постукивают
лодочные моторы, вековечные "викстремы", работающие на солярке. И еще он
слышит, как Валида с болью и страхом шепчет ему в лицо: "Алфис!" - и он
знает отчего.
Взморье, дюны, шумит море. Воспоминаний было много, они были разные.
Летние, зимние. Воспоминания начала, воспоминания конца.
Короткое возвращение в прошлое теперь не вызвало ни радости, ни
сожалений. Как будто он увидел давно отснятый футбольный матч, некогда такой
важный, захватывающий, но время лишило его притягательности, исход игры
заранее известен, острые моменты у ворот ничего не решают.
Дача Салтупа находилась между дюнами и шоссе. Турлав не бывал здесь лет
пять, а то и шесть и усомнился, удастся ли ему отыскать дачу.
Все вокруг изменилось. Появились новые дома. В темноте и старые
казались чужими, никогда не виданными. Полное безлюдье, заброшенность. Целые
кварталы заперты и заколочены на зимнюю спячку. Лишь кое-где в свете фар
зеленью полыхнут глаза кошек, оставленных дачниками на произвол судьбы.
Вальтер Салтуп, или, как друзья его называли, Сэр, во многих отношениях