"Зигмунд Янович Скуинь. Нагота " - читать интересную книгу автора

нам уже не исправить ошибки. Лишний раз могу тебя пожалеть. Да какой прок от
жалости. Правда куда более безжалостна, чем жестокость. Так ради чего нам
оставаться вместе. Ради воспоминаний. Привычки. Накопленного добра. Вите мы
больше не нужны. За свою жалость я понес суровое наказание. Не требуй же
последней, высшей меры. Мне бы хотелось сохранить надежду. Неужели так
трудно понять. Неужели это так бесчеловечно. С яблонями тоже бывает. Не
плодоносят. Тощая земля. А ты окопай деревцо, поменяй землю. Бах-бах-бах. В
ночной тишине посыплются в траву яблоки. Бог ты мой, сколько яблок. И какие
душистые. Живая плоть. Яблоки жизни. С нежной, молочной белизны кожицей.
Когда на них падает хрупкий прозрачный свет. И скользит над ними моя ладонь,
легкая, как дуновение ветра. Бах-бах-бах. Должно быть, тормоза под вагоном.
Поезд следует дальше. Станционные огни светят в окно, мечутся по стенам,
совсем как потревоженные летучие мыши. Твоя юность пахнет яблоком. Но я
хитер, против ветра крадусь к тебе, точно волк к косуле. У кожи моей запах
прошлогодних лежалых яблок. Не обкрадываешь ли ты себя. Зачем это тебе. В
самом деле не понимаю. Все быстрей вращаются колеса. Качается полка.
Качается. Качается. Я бегу. Разгар лета. Цветут липы, лепестками усыпан
асфальт. На бегу дышу полной грудью. Бегу по старому деревянному мосту, что
в конце теперешней улицы Горького, по мосту, которого давно уже нет.
Пробегаю развалины дома Черноголовых, и развалин тех давно уже нет. Сердце в
груди колотится, пот заливает глаза. Бегу, ищу Ливию. Мне кажется, я ее
потерял. Мы потеряли друг друга. Бегу, озираюсь по сторонам. Вот она стоит.
Хватаю за руки, поворачиваю лицом к себе. Все это так давно. Я успел
позабыть об этом. Нет, тогда так и было. Было, было. Бах-бах-бах. Опять
тормоза. За окном огни. Разучился спать в поездах. Ух, какая жара. Хочется
яблока. Я сам стоял перед собой - так зримо, так близко. На расстоянии
вытянутой руки. Будто бы даже в красках. Все же нет - в черно-белом
изображении. Надо попробовать заснуть. До Риги еще далеко. Что за шум.
Мечется сердце. Нет ему покоя.

ГЛАВА ПЯТАЯ

В середине января Турлав понял совершенно ясно, что подошло время
сказать Ливии правду. Каждое утро он вставал с мыслью, что вот сегодня
непременно скажет, но всякий раз что-то мешало, и все оставалось
по-прежнему. Он поставил себе последний срок - в любом случае до двадцать
шестого января. Двадцать седьмого у Ливии день рождения.
Иногда ему казалось: если бы Ливия пришла тогда встретить его на
вокзал, он бы сказал ей сразу. Но она не пришла, в тот день у нее было
дежурство. За ужином с ними сидела Вита. Ливия испекла яблочный торт, была в
отличном настроении. Сказать сейчас? Это будет для нее жутким ударом, решил
он. Нельзя так сразу, сначала надо подготовить.
Потом он рассудил, что торопиться не стоит и по другой причине: в их
отношениях с Майей оставалось много неясностей, о будущем пока разговора не
было. В конце концов, любовь Майи могла и пройти. Возможно, и себя не мешало
проверить на трезвую голову, подождать немного, успокоиться. Сразу же
вставал и квартирный вопрос. Какой смысл заводить разговор с Ливией, если
уходить ему сейчас было некуда. Майя жила с родителями в двух проходных
комнатах.
В том, что Ливия что-то чувствует, он нимало не сомневался. Она была