"Валериан Скворцов. Гольф с моджахедами " - читать интересную книгу автора

именно для войны. Нужен лишь повод, чтобы однажды они догадались об этом.
Скажем, как он когда-то. Что проще? Наставил ствол и - взял что
приглянулось. Хоть ту глазастую, сестричку долговязого. Или Алену Апину.
- Тихо здесь, - сказал он Исмаилову. - Хорошо. Что за река?
Шепа бросил на землю куртку, которую держал под мышкой.
- Не знаю, - соврал. И добавил: - Садись. Посидим. Скоро начнется.
- Что начнется?
- Чему будешь свидетелем. Тебя за этим привели.
По рассасывающемуся следу, оставленному самолетом, Милик определил, что
он находится с противоположной стороны кряжа или горы по отношению к тому
месту, где его поднимали на лифте. Это первое. Далее, его вводили в гору с
более высокого уровня, поскольку поднимали, скажем, на восемь этажей, а
опускали в два раза дольше, допустим, на шестнадцать, если скорость лифтов
одинаковая. Почти до реки. Это - второе. В-третьих, он находился на той
стороне укрепленного муравейника, где ходят усиленные дозоры. Стало быть,
непредвиденного ждут именно здесь.
Но тогда с этим не сходился артиллерийский налет - обстреливали
противоположную стороны горы или кряжа, а ведь с того направления никого,
кроме их московско-моздокского каравана, не ждали. В чем дело?
Хотелось бы ему пройтись с экскурсией по внутренностям муравейничка...
А река, вне сомнения, не Сунжа. Сунжа в Дагестан, к Каспию течет. Эта
другая. За гребнями, может, и Чечни-то нет, вообще российская граница,
скажем, с Грузией, и артиллерию оттуда не развернешь. Потому и
самолет-разведчик в недосягаемой для "гоги" выси над грузинской территорией?
- Теперь смотри, Милик, хорошо смотри! - шепотом прервал Исмаилов его
догадки, может, и пустые. И бормотнул самому себе: - На узу билля!
- Велели смотреть, посмотрим... На узу билля, - собезьянничал курьер.
- Молодец, - похвалил боевик. - Знаешь, что это?
- Что же?
- Означает: прибегнем к Аллаху!
Тумгоев в высокой каракулевой папахе и еще пятеро в таких же
рассаживались на желтоватом в коричневых разводах ковре, сноровисто
раскатанном убогими лопоухими пареньками - по виду, славянского
происхождения. Полусогнувшись, эти пареньки, весьма обтрепанные, трусцой
разнесли еще и по рыжему молитвенному коврику для каждого.
Когда правоверные кланялись, обращенные к небу спины в латаных овчинах
походили на панцири морских черепах.
Неожиданным стало появление Кащея. Старикашка совершал вынос "этюдника"
в сопровождении двух боевиков, которые тянули ноги и вышагивали наподобие
ассистентов при знаменосце. Гребенской приоделся - на нем были кубанка,
пиджак размером больше, чем следует, отчего Кащею пришлось засучить рукава,
и кавказская гимнастерка с мелкими пуговками. Штанины потертых солдатских
брюк, на которых, наверное, из-за набедренных карманов не нашлось места для
лампасов, гармошками налезали на грязные, потерявшие цвет кеды без шнурков.
Четверо сели в углах ковра. Двое - Макшерип Тумгоев и широкий в плечах,
коренастый блондин с пшеничной бороденкой "под Добролюбова" остались в
центре, лицом к лицу на расстоянии в метр-полтора.
Кащей стряхнул кеды, обнажив штопаные носки, встал на колени и пополз к
парочке, оставляя борозду на ковровом ворсе. Поставил "этюдник", открыл и
отполз назад к своей обувке.