"Валериан Скворцов. Гольф с моджахедами " - читать интересную книгу автора

среди овец. А Ефиму хотелось, чтобы она купила ему еще и галстук в лавке
напротив "Горбушки". Шлайн не умел покупать вещи...
Видимо, неумение выбирать вещи и, как выяснялось, жен составляло
существенную часть его комплексов. Ефим Шлайн страдал аллергией на
проявления энтузиазма, любой общественной настойчивости в личностном
поведении. Вожделения вселенского блага и справедливости по зову сердца, в
духовном порыве, а также по простоте душевной вызывали у него сыпь. Он
тушевался среди интеллектуалов, с которыми Эрика подпевала на концерте
состарившейся "Машины времени" насчет того, чтобы мир прогнулся под них.
Коллективное прогибание жизни как-то не приходилось по душе Ефиму Шлайну.
Хотя он и стеснялся этого, ему не нравились Биттлзы, он предпочитал Элвиса
Пресли. Еще Мориса Шевалье и Фэтса Доминоу. Иногда Зыкину и Кобзона. Потому
что эти, хотя и не в ванной, как он, а на сцене, пели в одиночку. Правда,
существовали еще сестры Берри. Их пение ему тоже нравилось. Да кто этих
сестер помнит? В общем, он и песни не умел выбирать. Эрика и слышать ничего
не хотела о его низкопробных вкусах.
О вкусах, конечно, не спорят. Агент по найму Шемякин, которому и
следовало бы валяться здесь, между компостными кучами, если бы эта
кавказская авантюра началась как положено, выдавал, случалось,
примечательные пошлости. Одна гласила: ладишь в постели - брак незыблем. А
Эрика отказывалась, как она говорила, принимать позы в угоду его, Ефима,
извращенным наклонностям на раскладном итальянском диване, который сама же и
купила. Чтобы включить свет, не могло быть и речи. В ванную его не впускали.
Залезть под юбку законной жене возле телевизора, потому что вдруг
приспичило, почиталось вопиющим нахальством. Для секса в его недельном
органайзере она помечала дни, которых он ждал, как школьник воскресения.
Однажды, будто бы случайно, он все же включил свет. Брак стал клониться к
закату...
Что-то проскрипело в наушнике. Бревенчатую усадьбу Ефим Шлайн изучал с
помощью устройства AD-9, то есть микрофона с параболическим отражателем,
бравшим звук на удалении до километра. Сам отражатель конторские технари,
поскольку подходил диаметр, замаскировали под "жигулевский" руль. На лесное
использование, конечно, не рассчитывали. Кое-как прикрытый ветками, он висел
на стволе бука и преобразовывал вибрацию оконных стекол в храп, чавканье,
бульканье и тому подобное, большей частью нечто физиологическое, но только
не в разговоры...
За пазухой - чтобы не обозначиться отблеском оптики - Ефим держал
видеокамеру VPC-715. Величиной с три спичечных коробка, эта штуковина
обеспечивала сектор обзора в девяносто градусов, снимала на цвет и так
далеко, как видел человеческий глаз. Ее и следовало, видимо, запустить,
поскольку в наушнике проскрипела открывающаяся дверь.
Двое голых мужиков - точнее, голый и полуголый, поскольку один из них
был в трусах, - исходя банным паром, протопали от усадьбы к протоке и
бросились, подняв брызги, в ледяное мелководье. Молчком, без аханий и
уханий, как полагалось бы. Что называется, в обстановке внутренней
напряженности. Трусы носил явно местный, которому не полагалось показывать
детородную плоть "кафиру".
Пока камера писала на пленку беззвучное купание, Шлайн надвинул и
второй наушник микрофона, поднял к глазам бинокль.
Севастьянов охлаждался, плескаясь ближе к Шлайну. Скорпион, красиво