"Валериан Скворцов. Каникулы вне закона " - читать интересную книгу автора

- Спасибо, - сказал я. - Понадобишься, позвоню...
- Вы действительно ничего не хотите спросить? - повторил он вопрос.
- Скажи, если хочешь что-то сказать...
- На бумажке сказано.
Я перевернул клочок. Тем же принтером: "23 января, воскресенье, после
20.00, ресторан "Стейк-хауз". Местная, выступает соло".
Вот оно что! Узбек, видимо, использовался конторой Шлайна или
непосредственно только Шлайном в качестве нелегального агента поддержки.
Прижившиеся и примелькавшиеся, а потому незаметные в районе предполагаемых
действий помощники такого рода готовят логова, средства транспорта и связи,
если нужно, подставных родственников, обычно жену. Одним словом, оперативную
инфраструктуру для реального нелегала. Теперь, когда я приехал, ни о чем не
спросил и затем удивился, что он дает мне свой телефон, узбек испугался.
Испугался, что отношения с ним прерывают, вступает в действие новый вариант
поддержки, может, я и есть этот вариант, а его выбрасывают и заработку
конец.
На самом-то деле я просто выжидал, когда связник объявится сам по себе.
Рутинное правило. Ждущему или местному виднее, где, когда и в какой форме
сподручнее произвести "контакт". Усмана отчего-то лихрадило, он, что
называется, заскакивал вперед расписания.
Азиатские люди невозмутимы только внешне, психологически они ломки.
Наверное, Усмана порядком вымотали. Шлайн и его коллеги - изощренные
эксплуататоры. Узбек, скажем так, перегрелся. Его беспощадно заездили. А
кормят, говоря иносказательно, плохо, в основном обещаниями, в которые он
все еще верит. Боб де-Шпиганович, бессмертный гуру, утверждал, что человек -
добыча собственных заблуждений, то есть вечно протухающих надежд, которые
только ему самому и кажутся свежими.
И, как говорит Ефим Шлайн, бессмертный босс, в этой связи
проклевывалась интересная возможность...
Русский охранник между двойных стеклянных дверей дергал себя за мочку
уха, чтобы не задремать.
- Сядь в машину, отъезжай на бульвар и жди, - сказал я Усману. Устроюсь
и минут через пятнадцать договорим.
В номере на пятом этаже я сполоснул лицо ледяной водой и спустил
усмановское послание вместе с клочками авиабилета в унитаз. Выключил свет,
раздвинул шторы, за которыми оказалась стеклянная стена от потолка до пола с
выходом на узкий балкон.
Далеко внизу Усман, оставив распахнутой дверцу "Жигулей", справлял
малую нужду под деревом. На другой стороне бульвара поднимался уставленный
строительными лесами четырехколонный храм эпохи централизма, упиравшийся
покатой крышей в ночную темноту, границы которой определяли прожекторы
подсветки. Оперный театр, за которым в сотне-другой метров находился дом,
откуда могла, если понадобится, придти надежная поддержка. Не чета Усману.
Воплощенная доброта и надежность, я сел к нему в машину и увещевательно
спросил:
- Ну, чего ты волнуешься, Усман?
- Кинут.
- Кто тебя кинет, а?
- Вы и кинете.
- Зови меня Ефимом.