"Слуцкий. Элементарная педагогика, или Как управлять поведением человека " - читать интересную книгу автора

механизм Педагогическим законом. Педагогический закон - это стержень теории
воспитания; вся она, как ветки на стволе дерева, держится на нем. Закон этот
один, но следствия его многочисленны. Впервые он был четко сформулирован
выдающимся советским психологом Л. С. Выготским.
Звучит он так: "Через других мы становимся самими собой. Личность
становится для себя тем, что она есть в себе, через то, что она предъявляет
для других". По сути своей этот закон не что иное, как формула внушения.
Скажем проще: человек становится для себя тем, чем он является для
других.
Как же действует этот закон?
Вы познакомитесь с тремя совершенно разными историями, происшедшими в
разное время и с разными людьми; но все они являются иллюстрациями к этому
закону.
История первая. Слово талантливейшему русскому поэту первой половины
XIX века, другу Пушкина Евгению Абрамовичу Баратынскому.
В конце года из Реченсальма (Финляндия), где расквартирован был его
полк, Баратынский пишет письмо своему другу и покровителю Василию Андреевичу
Жуковскому:

Вы налагаете на меня странную обязанность, почтенный Василий
Андреевич; сказал бы трудную, ежели бы знал вас менее. Требуя от меня
повести беспутной моей жизни, я уверен, что вы приготовились слушать ее с
тем снисхождением, на которое, может быть, дает мне право самая готовность
моя к исповеди, довольно для меня невыгодной.
В судьбе моей всегда было что-то особенно несчастное, и это служит
главным и общим моим оправданием: все содействовало к уничтожению хороших
моих свойств и к развитию злоупотребительных. Любопытно сцепление
происшествий и впечатлений, сделавших меня, право, из очень доброго мальчика
почти совершенным негодяем.
Двенадцати лет вступил я в Пажеский корпус, живо помня последние
слезы моей матери и последние ее наставления, твердо намеренный свято
исполнять их и, как говорится в детском училище, служить примером прилежания
и доброго поведения.
Начальником моего отделения был тогда некто Кристафович (он теперь
уже покойник, чем на беду мою еще не был в то время), человек во всем
ограниченный, кроме в страсти своей к вину. Он не полюбил меня с первого
взгляда и с первого дня вступления моего в корпус уже обращался со мною как
с записным шалуном. Ласковый с другими детьми, он был особенно груб со мною.
Несправедливость его меня ожесточила; дети самолюбивы не менее взрослых,
обиженное самолюбие требует мщения, и я решился отомстить ему. Большими
каллиграфическими буквами (у нас был порядочный учитель каллиграфии) написал
я на лоскутке бумаги слово "пьяница" и прилепил его к широкой спине моего
неприятеля. К несчастию, некоторые из моих товарищей видели мою шалость и,
как по-нашему говорится, на меня доказали. Я просидел три дня под арестом,
сердясь на самого себя и проклиная Кристафовича.
Первая моя шалость не сделала меня шалуном в самом деле, но я был
уже негодяем в мнении моих начальников. Я получал от них беспрестанные и
часто несправедливые оскорбления; вместо того, чтобы дать мне все способы
снова приобрести их доброе расположение, они непреклонною своею суровостью
отняли у меня надежду и желание когда-нибудь их умилостивить.