"Вениамин Борисович Смехов. Пейзажи и портреты " - читать интересную книгу автора

Мне увиделся Высоцкий киноспортсменом , а не просто актером кино.
Приготовиться к кадру, взвесить, увидеть мысленно и ярко себя со стороны (к
этому готовился перед зеркалом в автобусе у гримера), сгруппироваться перед
стартом и - "попасть в дубль". В театре - широкое поле поправок и
совершенствования; не вышло сегодня, завтра можно улучшить. В кино - только
сегодня. Дубль, дубль, дубль, стоп. И - кануло в Лету. "Попасть в дубль",
как в мишень, - снайперская страсть киноспортсмена.
Другое, что увидел, - всепоглощающая охота обнять необъятное. Высоцкий
знал про кино со всех сторон. Казалось, он может все за всех - от режиссера
и оператора до монтажера и каскадера. Впрочем, каскадеры-дублеры здесь
исключались. Все сам. Известно, что он с ранних работ в кино не просто
овладел конным спортом, но даже вольтижировал, совершал цирковые номера
верхом на лошади. И как дитя стихий, впадал в абсурд... Встает в 5 утра.
Спускается вниз. Помощник режиссера отговаривает, вчера отговаривали всей
группой... На месте съемок уже не говорит, а кричит раздраженно Карелов:
зачем рано встал, зачем приехал, это же такой дальний план, зритель тебя и в
телескоп не разглядит... Володя переодевается, не гримируется, естественно,
и - на коня. Три часа скачек, съемок, пересъемок того крохотного кадра, где
его и мой герои появятся верхом - очень далеко, на горизонте... Плотное
слияние с персонажем, охота быть всюду, где тот, мечта преодолеть грань
между игрой и жизнью, если кинематограф претендует на натуральность передачи
событий. В период подготовки - земной грешный артист - любил, когда гримеры
прихорашивали, "улучшали" его лицо, очень нравился себе в усах и при
бороде - все так... но когда надо сниматься, то вы следа не обнаружите
актерского красования! В бороде или без, он душу вытрясет из себя, из
партнеров, из киношников, чтобы вышло все, как задумано, чтобы без поблажек
и без ссылок на головную боль! Так было у него и в театре: являлся
смертельно усталым, с температурой, с бесцветным лицом, но на сцене - как на
премьере! И тайна его резервов так и не ясна...
А на концертах: сколько б ни искали "доброхоты" записи такого вечера,
где Высоцкий выдал бы голосом слабинку, - не сыскать! И с безнадежной
болезнью, и накануне разрыва сердца - звучит с магнитофона голос
единственно, неповторимо, как только у Высоцкого звучал!
Может, это со стороны казалось, что он тщится "обнять необъятное", а на
деле человек был рожден все испробовать, ибо он-то знал тайну своих
ресурсов. В поликлинике, где моя мама - терапевт, помнят, как однажды я
уговаривал его перед спектаклем показаться ларингологу. Мы ехали с концерта,
и я был встревожен состоянием Володиного голоса. Ольга Сергеевна, чудесный,
опытнейший горловик, велела ему открыть рот и... такого ей ни в практике, ни
в страшном сне не являлось. Она закричала на него, как на мальчишку, забыв
совсем, кто перед нею, она раскраснелась от гнева: "Ты с ума сошел! Какие
еще спектакли! Срочно в больницу! Там у тебя не связки, а кровавое месиво!
Режим молчания - месяц минимум! Что ты смеешься, дикарь?! Веня, дай мне
телефон его мамы - кто на этого дикаря имеет влияние?!" Это было году в
шестьдесят девятом. В тот вечер артист Высоцкий сыграл в полную силу
"Галилея", назавтра репетировал, потом - концерт, вечером - спектакль и без
отдыха, без паузы прожил - как пропел одну песню - еще одиннадцать лет. А
врачи без конца изумлялись, не говоря уже о простых смертных... А тайна его
резервов - это его личная тайна.
...Я упомянул вскользь про Одессу: Володя запомнил мои вздохи в