"Олег Павлович Смирнов. Северная корона" - читать интересную книгу автора

Пощалыгин. А вот и лейтенант Соколов - растопырив пятерни, оглушительно
хлопает после каждого номера. Старшина Гукасян презрительно выпятил губы.
Не оправдал надежд старшины и баянист: играл вальсы да польки. В
заключение еще раз выступила пышная женщина с кудряшками. Теперь она была в
трусиках и майке, и Пощалыгин восхищенно цокнул языком. Артистка показала
обруч, стала пролезать в него. Она стояла, наклонив голову к самому полу,
сложившись вдвое, и руками толкала обруч. Но на бедрах он застрял, не
поддавался. В первых рядах зашушукались, Пощалыгин хохотнул:
- Жми, милаша!
- Перестань! - Сергей дернул Пощалыгина за рукав. - Не болтай.
- А ты не закупил! - огрызнулся тот. - Учитель объявился...
"Эх, толстая кожа", - подумал Сергей. Ему было отчего-то остро жаль и
пожилого отечного Златогорова, и одноглазого жонглера, и покрытую от холода
гусиной кожей женщину, которая никак не могла пролезть сквозь обруч.
В шалаше перед сном Пощалыгин распространялся:
- Вкусная бабенка. Ну, та, в дырку лезла... А что! Искусство! Это,
паря, мудреная штука. Я, ежели на то пошло, тоже к нему касался. Во как!
Между прочим, прошел богатую школу жизни. В стране, почитай, нету уголка,
где б не был Гоша Пощалыгин. Брехать не стану: заграницу не нюхал. Но Россию
проехал! При случае обокажу... А сейчас про это... про искусство...
Двое уже спали - Рубинчик свистел носом, Захарьев скрипел зубами,
протяжно зевал Чибисов. Курицын подобрался поближе к рассказчику. Сержант
Сабиров сказал:
- Не затягивай, Пощалыгин. Отбой скоро.
- А чего затягивать? Что у меня, соображай нету? Ну вот... Об ту пору я
проживал в Чите. Это моя родина, Забайкалье. Небось слыхали песню: "По диким
степям Забайкалья"? Голос у меня хриповатый, а песня мировая. Чего? Не
беспокойся, сержант, всю песню петь не буду... Да... Молодой тогда был, лет
двадцать, вроде Пахомцева. А может, и помоложе, как Курицын. Молодой, а
насчет баб тертый, виноват... насчет женского пола. Обожаю их, чертовок!..
Слесарил я на заводе, паровозы, вагоны латал. И была на заводе, в конторе,
девка. Ух красавица! Картина! Люсей звали. Решил я за ней приударить. Ну,
так и этак - на танцы приглашаю, в парк, в кино, букетики дарю. Ни в какую!
И тут надоумило меня. Люся-то увлекалась искусством, проще выразиться -
самодеятельностью. Играла в драмкружке. Я и заявляюсь туда: запишите. Те
удивляются: ты же предпочитал гулянки? Повлекло, говорю, на сцену. "А талант
в наличии?" - "В наличии". Ну, не буду брехать насчет таланта, с
произношением мытарился, слова не так говорил, а насчет Люси - порядок!
Читки всякие, репетиции там, премьеры, спектакли - и на этой базе через
месяц Люся моя. Искусство подсобило... Но оно и подвело. - Пощалыгин
завозился, еловые ветки под ним хрустнули. - Подвело, и еще как! Ставили мы
пьеску. Под названием "Коварство и любовь". Сочинения, кажись, Шекспира.
- Шиллера, - угрюмо поправил Сергей.
- Точно, Шиллера! Ну, такая любовная, из жизни немцев. На сегодняшний
день, понятно, не к месту: воюем с фрицами. Но об ту пору, до войны, -
ничего. Да... Я в пьеске играл секретаря... Вур... Вурм... Точно: секретаря
Вурма. В пьеске какое содержание? У старикана музыканта, имени-отчества не
упомню, была дочка, Луиза. Ее полюбил сын богача буржуя, по прозванию,
кажись, Фердинанд. И она его обратным манером полюбила. Однако папаша
Фердинанда категорически возражает против данного брака. И подговаривает