"Олег Павлович Смирнов. Северная корона" - читать интересную книгу автора

- В свое время откроется, - отвечал Караханов.
В перерывах между занятиями, когда поступала почта, Чибисов читал вслух
дивизионную газету. Однажды он взял ее и необыкновенно торжественным тоном
прочел:
- "Дела и люди подразделения Чередовского..." Сначала никто не понял,
что газета пишет об их роте, но Чибисов стал называть фамилии, и к газетному
листу потянулись, он пошел по рукам. Под корреспонденцией подпись курсивом:
"Ефрейтор Арк. Чибисов".
- А почему - Арк.? - спросил Пощалыгин у Сергея.
- Сокращенно - Аркадий.
- Здорово! - уважительно сказал Пощалыгин. - Расписал про нашу роту. И
тебе выдал... А ругать в газетке дозволяется?
- Конечно. - Подошел сам Чибисов. - Нерадивых бойцов. Критикуют.
- Здорово, - повторил Пощалыгин.
Дни подстраивались один к другому в затылок - однообразные, бедные
внешними событиями. От зари до зари солдаты занимались учебой: изучали
винтовку, автомат, ручной пулемет, гранаты, проводили боевые стрельбы,
совершали марши - иногда в противогазах, зубрили уставы, окапывались,
атаковали, отбивали воображаемые нападения танков и самолетов и чего только
не делали! К отбою уставали так, что язык вываливался, по определению
Пощалыгина. И погода не радовала: солнце прорезывалось изредка, небо в
тучах, перепадают дожди, утрами и вечерами не рассеивается гнилой туман.
Народу в отделении поубавилось: на кратковременные сборы ручных
пулеметчиков откомандировали в дивизию Захарьева, Чибисова вызвали в полк -
сперва на семинар агитаторов, а после оставили на семинаре редакторов боевых
листков. Прощаясь, Чибисов наказал Рубинчику сохранять его письма, и теперь
Александр Абрамович беспокоился не столько о своей корреспонденции, сколько
о чибисовской.
Почтальон приходил перед обедом. Это был пятидесятилетний нестроевик,
страдавший плоскостопием и мобилизованный совсем недавно. Почтальон
неимоверно тощ, и шинель на нем болталась, как на пугале. Его замечали
издали: "Петрович ковыляет!" Фамилии его не знали.
Петрович, расстегивая клеенчатую сумку, хромал в центр тесного круга и
вздымал пачку разноцветных бумажных треугольников. Показывал в улыбке
бескровные десны:
- С условием: плясать!
Но никто не плясал. Счастливцы нетерпеливо выхватывали у Петровича
треугольники и отходили. Сержант Сабиров, прочитав письмо, сидел неподвижно,
скрестив ноги, и смотрел вдаль, за лесную кромку, на юг. Курицын заливался
краской, перечитывая письмо, и с каждым разом румянец становился гуще.
Рубинчик получал не треугольники, а конверты: в них почти всегда были
фотокарточки жены и двух дочерей, толстощеких и горбоносых, как Рубинчик.
Показывая фотографии, Александр Абрамович объяснял: "Мой брат Иосиф
фотограф. Щелкает".
Еще не вскрывая конверта, он вопрошал у Петровича!
- Чибисову есть?
Если не было, Петрович разводил руками, как бы оправдываясь:
- Пишут. Вон и Пахомцеву, и Пощалыгину пишут, И Захарьеву...
Случившийся поблизости старшина Гукасян сказал:
- Захарьеву неоткуда получать. Погибла у него семья.