"Олег Павлович Смирнов. Северная корона" - читать интересную книгу автора

крюке. В помещении было пусто и гулко. В деканате Сергей застал
благообразного старичка с эспаньолкой, в пенсне - декана исторического
факультета. Рассеянно поддакивая Сергею, декан складывал в стопку какие-то
бумаги. Некоторые швырял в огонь. Завершив свое дело, сказал, что студенты и
преподаватели уже ушли организованно из города, а он задержался и будет
выбираться одиночным порядком. То же он посоветовал делать и Сергею.
Из института Сергей направился в военкомат. Там также двери настежь, на
полу обрывки бумаг, пахнет горелым. Несколько военных, обдираясь о железо,
грузят на машину сейф. Узнав, что нужно Сергею, один из них заорал:
- Где ж ты был раньше, голова два уха? Вчерась всех допризывников и с
отсрочкой которые отправили колонной! Дуй своим ходом!
Обесцвеченное жарой небо давит на город. Во дворах перепаиваются
собаки, млело кукарекают петухи, окна в домиках закрыты ставнями. И на
улицах обрывки бумаг, горячий ветер лениво перебирает их, словно считает.
Откуда их столько, белых, серых, голубых? На любой улице - бумажки, бумажки.
Однако куда же он забрел?
Так и есть: резная калитка с козырьком, увитым диким виноградом. Еще
год назад калитка впускала его. И теперь впустит, стоит дернуть за скобу. Но
к чему? Алла далеко, в Москве. Да и будь она здесь, все равно для него
далекая. И чужая.
Он был влюблен в нее со школы. Но она вышла замуж за человека на
пятнадцать лет старше ее, зато с положением, как судачили кумушки. Промокая
платочком слезы, она объясняла Сергею: "Родители настояли". Он был уверен:
лжет. Сперва он помышлял о смерти, впрочем, спустя неделю решил остаться в
живых. А спустя месяц играл в шахматы, с аппетитом хлебал борщ и листал
"Крокодил". Он презирал себя за это: значит, я не способен на глубокое
чувство?
Но сейчас, стоя у калитки, Сергей подумал: "Это к лучшему, что Алла для
меня в прошлом. Не время для любовей, война". И еще он искренно и облегченно
подумал, что ноги занесли его сюда случайно.
Утром, в шесть часов, заговорило радио. Диктор едва успел поведать, что
бои в районе Кущевской, как щелкнуло, и репродуктор захлебнулся фразой.
Сергей одетый - спать не ложился - выскочил на улицу. Она будто вымерла.
Было тихо-тихо - только на севере, за стадионом "Динамо", в Первомайской
роще несильно гудел бой - и до осязаемости тревожно.
Сергей вернулся в комнату, схватил дорожный мешок, в карман сунул
обернутые тряпочкой документы, и тут к нему неслышно подошла мать. Она
сердечница, полная, но ходила бесшумно. Думаешь, она в палисаднике возится у
летней печурки, стряпает, а она уже вот, рядом, треплет тебя по голове, и от
ее мягкой, ласковой ладони пахнет вкусным.
И сейчас мать осторожно дотронулась до волос, сказала:
- Сережа, присядем. Перед разлукой.
- Некогда, мама. - Сергей знал, что если сядет, то подняться и уйти из
дому, от матери не хватит сил. Поэтому он обнял мать, поцеловал в
помертвевшие губы и, расцепив ее руки, выбежал на крыльцо. Вдогон крик:
- Прощай, Сереженька-а-а!
И крик этот колотился в ушах, пока Сергей пересекал улицу, прижимался к
домам, озираясь. Где-то справа автоматные очереди, тявкнул пулемет. Сергей
свернул влево, на соседнюю улицу. Из ворот вынырнул подросток в кепке; как и
у Сергея, у него мешок за спиной. Они побежали вдвоем. Вскоре к ним