"Алексей Константинович Смирнов. Лето никогда " - читать интересную книгу автора

цветах и листьях виднелись дамы, спешившие к поезду и задержавшиеся ради
букетов. Они обезумели в этой сирени. Нелепо ворочаясь в своих городских
нарядах, они молча, с каким-то просвещенным остервенением ломали ветви. В
кустах трещало, со стороны мерещился разбушевавшийся зверь. Одна была одета
в сиреневое же; казалось, что яростный протей меняет личину, вживаясь в
грозди и тонкие стволы, и вот уже куст взволновался самостоятельным
буйством; сирень, зараженная звездным гельминтом, сама себя увечила и
калечила.
Не проронив ни слова, все так же в молчании, разгоряченные дамы
выбрались из куста и широко зашагали, отмахиваясь букетами от наглых мух.
Они еще успевали; до станции было десять минут быстрого хода.
Старик полез из воды. Черные трусы до колен намокли и облепили тощие
ноги, покрытые чешуйками цвета обезжиренного молока. Старик был похож на
деда велосипедиста, который (дед) снял здесь дачу, не имея в голове никакого
плана; все пригородные зоны с 4 по 13 включительно были для него едины. Он
сошел наугад, когда поезд стал въезжать в грозу и град, как под крышу
вокзала, и так же бездумно, переждав ненастье, выбрал домик в яблонях,
стоявший среди клубней, клубники и клумб - там их семья и осталась на 25
лет.
Велосипедист распрямился, вернулся в седло. Привстав на педалях, он
начал утомительный подъем; колеса вязли в песке, руль нервно вихлялся,
норовя увести машину в овражек с отбросами, но мальчик выжал из коня
механические соки и вскоре выехал на ровную дорогу.
Она шла под горку; сначала медленно, потом все быстрее велосипед
покатил вперед, обгоняя цепких женщин, лакомых до бесплатной природы.
Мальчик думал встретить родителей: заканчивалась пятница. Он поспел
вовремя, как раз к электричке, из которой уже валом валил городской народ.

1. Семь дней до родительского Дня.
Шашечки для Тритонов: синяя, желтая, зеленая, синяя

Разноцветные шизофренические шашечки были вместо оценок; они,
подбираясь с анонимной предвзятостью, к вечеру отражали ту или иную степень
сегодняшнего совершенства. Каждому дню соответствовали четыре квадратика
пяти различных оценочных цветов, от красного через желтый, зеленый и синий
до черного: за поведение, достижения, чистоту и порядок. На это пестрое
панно сурово взирала бронзовая востроносая голова, чей взгляд оставался
волчьим даже в скульптурной слепоте. Панно было предтечей дембельских
календарей, и скауты жадно следили, как убывают пустые ячейки; всем хотелось
домой.
Шашечки закрашивали от руки, после отбоя. Каждый понимал, что оценки за
прожитый день выставляются кем-то из вожатых, но таинство свершалось без
свидетелей, и выглядело так, будто по ночам лагерь посещает
дисциплинированная фея из методических сказок: не злая, не добрая, но
внимательная. И скауты, проснувшись, первым делом спешили на веранду, хотя и
старались ничем не выдавать своего любопытства к суждениям, пришедшим из
взрослого мира. Шашечки ждали: желтая, красная, желтая, желтая. Красная,
синяя, синяя, синяя. Желтая, синяя, черная, черная. Черные шашечки возникали
редко. Две черные шашечки сразу или по одной за два дня подряд означали
поражение в правах. Наказания были разные, не слишком изобретательные: без