"Алексей Смирнов. Мор (повесть)" - читать интересную книгу автора

слова для человека, субъективно различающего объекты...
- Горстями бери, как песок, - шептал Николай Володьевич.
Горстями не получалось, только щепотью. Буддист сидел насупленный.
От него и вправду исходила тугая, непонятная сила.
Потом появлялся поэт. Он мешал стрижке, поминутно хватая себя за лоб.
- Давеча сложилось... кое-что. Представьте - ночью. Я раньше думал, что
это для красного словца похваляются, будто ночью снизошло какое-то озарение.
И вот пожалуйста. "Люди - одушья далеких планет, которых планет уже больше и
нет". Я сразу записал на папиросной коробке, чтобы не забыть... как
Маяковский, по-моему, когда ему явилась во сне строчка про "единственную
ногу"...
- Как? Как? - извивался Слотченко, орудуя ножницами. - Одушья? Я не
ослышался?
Старик печально вздыхал, когда-то давным-давно он сочинял стихи для
детей.
Следующий клиентвидел Христа Распятого даже в куриной тушке - и с точки
зрения верующего человека был прав. Господствующая идеология вынуждала его
помалкивать, и он помалкивал, но в парикмахерской барьеры рушились, наступал
момент истины. Болтливый сочинитель бормотал:
- Когда религия с презрением к житейскому еще и насаждается сверху, то
под такой шапкой Мономаха расцветают совершенные чудеса, питаемые природным,
неистребленным язычеством. Христианство лизнуло нас, лизнул фрейдизм, лизнул
капитализм, а вот коммунизм присосался, пришелся ко двору. Утопии
разрабатывали на Западе, но там их никто и никому не дал воплотить. Вместо
этого - Декларация независимости, билль о правах, британский парламентаризм.
А мы подобрали эти утопии, как Рюриков...
Ножницы щелкали, локоны кружились, как опадающая листва.
- Ладь себе парик, - не уставал повторять Слотченко, пока не сменилась
Мотвинова коллатераль - тогда не стало и Слотченко.
Шунт продолжил работать парикмахером при Доме писателя; к нему
привыкли, его полюбили за то, что у них, писателей, даже парикмахер
- писатель, и далеко не последний; с ним делились сокровенным и никогда
не забывали погрозить пальцем: смотри не пиши этого! Он улыбался и
отшучивался; чужих тайн Шунт никогда не выдавал и вообще старался не трогать
коллег, не выводил их в своих сочинениях.

4

Литератора Быканова Шунт убил четырьмя ударами кухонного ножа - сразу
двух ножей - лишь потому, что тот ему до смерти надоел.
Прирезал себе, понятно, локонов; Быканов отчаянно раздражал,
временами - бесил Шунта своим высокомерием, барством, противоестественным
эстетством.
- Вот кусок колбасы, и я его ем, и это не эксклюзивно, - посмеивался
над собой Быканов, закусывая в буфете: помимо прочего он обладал
отвратительной привычкой посмеиваться над собой, как будто это наделяло его
правом уничижать других. Писания его - временами довольно изящные - были
многословны и полнились парадоксами.
Запивая бутерброд пивом, он замечал: