"Леонид Смирнов. Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу " - читать интересную книгу автора

последней минуте. А потом взял да и подошел к Миле. Познакомились. Слово за
слово... Завожусь я с полоборота, язык что помело - не остановишь. Поначалу
мне с ней было неплохо, но часа через два стало скучно. Уж больно серьезные
суждения она имела обо всем - чуть ли не планы переустройства общества
вынашивала. И почему-то считала, что и-чу непременно должны желать перемен.
Много говорила о политике и мало - о развлечениях, которых городская
молодежь наизобретала в тот год, словно спеша отдохнуть и поразвлечься
напоследок - пока еще вокруг тишь да благодать. Кроме нового колеса
обозрения и турнира по джиу-джитсу освоили мы, безуспешно пытаясь угнаться
за столичной модой, слалом на долбленках (верхние пороги к тому времени еще
не были затоплены рукотворным морем), горный самокат и прыжки с парашютом с
Бараньей Головы.
Моим шуткам Мила смеялась редко, хотя чувством юмора ее бог не
обделил. Альбионского юмора, похоже. На самом деле ее звали Милена, Милена
Кропацки. Ее деда выслали в Кедрин после поражения второго Судетского
восстания. Отсюда и твердокаменная враждебность сибирским властям, отсюда и
мысли недетские. Слушал я ее - и вдруг подумал: мозги у нее повернуты. А я
терпеть не мог фанатиков, какие бы благородные идеи те ни исповедовали; на
дух не выносил.
Мила видела меня насквозь. Колдуньей не была - просто умненькая
девочка. И чем прикажете таким вот умным заниматься в Кедрине? В
библиотекарши податься или преподавать в женской гимназии курс популярной
истории? Скорее всего выйдет замуж за шибко головастого и ни на что в
реальной жизни не годного ссыльного из числа вечных студентов, которых в
любом большом городе пруд пруди. Будет рожать ему детей, стирать носки,
варить окуневую уху да похлебку из свиных потрошков, ведь ничего лучше на
ссыльное пособие не купишь.
Она разочаровалась во мне. Она обиделась. Она ушла домой. Ушла одна. Я
предложил проводить, но без особого интереса - приличия ради; она сразу
почувствовала и отказалась. Если б я знал, чем этот вечер кончится...
Среди ночи зазвонил телефон в родительской спальне. Тревожный,
дребезжащий звук разнесся по дому - пронзительная трель разбудила всех. Был
третий час - самая темень. Отец снял трубку. Тоже проснувшись, я вскочил с
постели, прокрался босиком по коридору к двери родительской спальни,
опустился на корточки, прижав ухо к замочной скважине. Шестое чувство
подсказало: это по мою душу.
Из детской доносились голоса, но, даст бог, пронесет. Застань меня
сейчас здесь - от позору хоть вешайся.
- О господи! - сказал отец, и у меня мурашки побежали по спине. Голос
отца было не узнать.
Я сразу подумал о Миле. Бог знает отчего. Может, вину свою чувствовал
или ее пророчество задело за живое?
- Что там? - послышался встревоженный голос матери.
- Сейчас его позову, - глухо сказал в трубку отец, не отвечая жене.
- Я тут! - закричал я из-за двери, и голос сорвался, дал петуха. - Я
войду?
- Входи.
Родители сидели на постели, укрытые одеялом до пояса. На матери была
ночная рубашка, отец спал без одежды. Его мускулистый, в шрамах, торс
кое-где покрывали черные с проседью волосы.