"Леонид Смирнов. Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу " - читать интересную книгу автора

Огромная резная кровать из мореного дуба (фамильная - предмет семейной
гордости) была для меня в детстве центром вселенной, да и позже вызывала во
мне трепет. Она высилась в спальне этаким мавзолеем, и казалось, рядом с
ней я становлюсь ниже ростом.
Отец протянул мне черную пластмассовую трубку. У нас был старинный,
много на своем веку повидавший, но безотказный аппарат довоенного выпуска.
Трубка была горячей - так крепко отец ее сжимал.
- Я слу... слушаю. - Голос мой снова сорвался. Стыд какой!
- Здравствуйте, Игорь Федорович. Извините за беспокойство. С вами
говорит инспектор криминальной полиции Бобров. Не могли бы вы подъехать к
нам в префектуру? Мотор через пять минут будет ждать у дверей. - Тон
вежливый, но непреклонный.
- Что случилось, инспектор? - Я наконец взял себя в руки.
Треть минуты из трубки доносились только шорохи.
- Несчастье, Игорь Федорович, - произнес Бобров изменившимся
голосом. - Большое несчастье... На месте узнаете. - И повесил трубку.
Я посмотрел на отца. Он покачал головой, вздохнул тяжко:
- Что ж ты, сынок...
На меня будто гранитную плиту положили. Я не стал его расспрашивать.
Только хуже будет. Сам все узнаю. Сам справлюсь. Хватит с меня! Надежд не
оправдываю, честь семьи то и дело роняю, а теперь вот и того хуже...
Я быстро оделся и умылся. Машина действительно ждала меня у парадного
крыльца. Знаменитый черный "воронок" с решетками на окнах - бронированный
"пээр", собранный из индеанских деталей на заводе имени Павла Рамзина.
Распахнутая настежь дверца не делала его гостеприимнее.
Мать, наспех одетая и причесанная, провожала меня, стоя в дверях дома.
Она помахала мне рукой, и я вдруг подумал: уж не прощаемся ли навсегда?
Нет, вздор. Иначе отец не остался бы в комнате.
Отродясь я не ездил на полицейском моторе. Черные сиденья в кабине
"пээра" оказались мягкие - вопреки моим ожиданиям. В кабине нас было трое:
мрачный водитель, в кожаной тужурке и таких же галифе, молодой белобрысый
опер, в клетчатом пиджаке и картузе, улыбчивый, но отнюдь не добрый, и ваш
покорный слуга, напуганный и бледный.
Водитель мягко тронул с места, и "пээр" стремглав понесся по нашей
узкой, извилистой улице, спеша поскорее вырваться на широкий и прямой как
стрела проспект Демидова.
Вересковая улица да и весь квартал Желтый Бор, где вместе с полутора
тысячами обычных мещан жили два десятка семейств и-чу, вызывали у
городского начальства острое желание сделать ноги. Начальникам здесь
становилось душно. Нам тоже не хватало воздуха на забитых машинами
центральных площадях и проездах, не говоря уж о невыносимо пахнущих пылью
коридорах и кабинетах чиновных учреждений.
- Да ты не боись - разберемся, - сказал опер и поправил пиджак,
оттопырившийся на груди, - под мышкой у него висела кобура с безотказным
наганом.
Короткие сапоги его были как будто чем-то испачканы - временами он
непроизвольно начинал тереть нога о ногу. Спохватывался, прекращал, но
хватало его ненадолго. Всю дорогу он с любопытством поглядывал на меня. У
него был неприятный взгляд. Опер предвкушал удовольствие. Давняя жажда
отплатить и-чу скоро будет утолена.