"Леонид Смирнов. Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу " - читать интересную книгу автора

Машина миновала аляповатое здание Центрального телеграфа, впереди
показались колонны и атланты Торгово-промышленного банка. Сейчас въедем в
центр. Молчаливый водитель впервые открыл рот и процедил сквозь зубы:
- Им что чудище убить, что девочку - один черт...
Это он об и-чу говорил. У меня язык присох к гортани. Я вдруг понял,
что есть люди, которых никогда ни в чем не убедишь. И что люди эти сплошь и
рядом могут получить над тобой власть, по крайней мере обязательно
попытаются. И тогда тебя не спасут ни железная логика со здравым смыслом,
ни христианские заповеди, ни освященная веками мораль Домостроя. Нам нельзя
оказаться слабее, нас тут же растопчут. Желающих найдется предостаточно -
можно не сомневаться.
- Думай что говоришь! - буркнул опер. - Где и с кем... - И тут я понял
еще одну важную вещь: он отнюдь не порицал водителя и скорее всего был
согласен с ним.
При этом опер на меня не смотрел - отвернулся, будто что-то важное в
окне высматривал. Боялся, что загляну ему в глаза. И я впервые порадовался,
что нас, и-чу, боятся. Эта радость помогла мне превозмочь злость и тревогу,
и я был почти спокоен и готов ко всему, когда "пээр" затормозил у ворот
префектуры.
Опер привел меня в кабинет и передал с рук на руки. Инспектор Бобров
радушно предложил мне сесть и распорядился, чтобы принесли кофе со сливками
и булочки.
- На пустое брюхо мы с вами ни черта не наработаем. Давайте подождем
немного, - произнес, приятно грассируя, и надолго замолк.
Он был больше похож на купца первой гильдии, чем на служилого
человека. Круглолицый, лысеющий, с рыжеватыми бакенбардами, пушистыми
бровями и усами, в чуть потертом черном сюртуке с клетчатым галстуком
(булавка с жемчужиной) и серых брюках. Но когда я присмотрелся как следует,
его маленькие, глубоко запрятанные в череп глазки показались мне хорошо
замаскированными электронными приборами, с помощью которых любого
подозреваемого можно вывести на чистую воду.
На стене висел портрет Рамзина; великий государственный муж взирал на
меня с сочувствием. В дальнем углу кабинета я обнаружил пыльного
стенографиста в очках. Он склонился над маленьким столиком и то и дело
встряхивал головой, стараясь не задремать.
Бобров сидел за письменным столом с богатым письменным прибором из
бронзы и малахита и в ожидании секретарши точил карандаш ножичком с
перламутровой ручкой. Порой он бросал на меня короткие испытующие взгляды и
этим был похож на опера. "Все они одним миром мазаны, хоть повадки и
разные, - с неприязнью подумал я. - Крысы..."
Посреди стола стояла деревянная рамка. Инспектор вдруг протянул руку и
повернул ее ко мне. Это была фотография Милены. В груди у меня похолодело.
На голове у Милы был венок из полевых васильков и ромашек. Она была
прекрасна. Я смотрел на нее, и кабинет тускнел, растворялся, выветривался -
в никуда. И даже сам инспектор словно утекал сквозь открытую форточку,
сквозь вентиляционную решетку, сквозь дверную щель и замочную скважину.
И неожиданно я понял, что люблю ее и такой девушки уже никогда не
встречу, поскольку второй такой нет на Земле. И что самой Милены больше
нет. Нет на этом свете.
Потолок не обрушился, пол не ушел из-под ног, да и в глазах не