"Игорь Смирнов. Бухенвальдский набат" - читать интересную книгу автора

Ой, как давно это было! Двадцать лет назад! Мы были такие молодые! Я,
тогда уже командир батальона, служу в Чите и приезжаю в Иркутск, где живет
моя девушка. И эта моя девушка - росточком невеликая, тоненькая, взглядом
ласковая, но решительная. Договорились мы пожениться, и мать не против,
только настаивает: венчайтесь. Венчайтесь! Это что же, я, командир Красной
Армии, буду перед попом стоять, свечу держать? Говорю: "Венчаться не пойду,
а Веру заберу". Ушли из дома и прямехонько в загс. Вернулись только вечером.
Мать опять заладила: в церковь! Мы ни в какую. Мать не разрешает мне
остаться у них. Ничего не поделаешь, придется идти в гостиницу. И тут удача:
налетела гроза. Сильная, яростная. "Ладно уж, - говорит теща, - куда
пойдешь?" И Вере: "Постели на полу". Я полежал-полежал, глядя на грозовые
сполохи за окном, а потом зову: "Вера! иди сюда!" Мать заохала, запричитала,
но ушла из комнаты. А наутро мирно, как ни в чем не бывало, проводила нас
обоих в Читу...
И вот уже двадцать лет минуло, Вера всегда была со мной: и в Чите, и в
Сретенске, и опять в Чите, и в Орле, и наконец в Пушкине-словом, везде, куда
я попадал по своим служебным назначениям. И все мои интересы, заботы, печали
и радости были ее интересами, заботами, печалями, радостями. Мы нечасто
говорили с ней о любви, нам как-то и в голову не приходило, что на десятом,
пятнадцатом году супружества нужно еще говорить о чувствах, мы просто были
необходимы друг другу...
Я произнес "в голову не приходило" и вдруг подумал: "А может, это
только мне в голову не приходило? А Вере очень хотелось слышать эти слова, и
она ждала десять, пятнадцать лет. Сухарь! Старый солдатский сапог! Неужели у
тебя не было в душе этих слов? Ведь сейчас они есть! Видно, пока тебя не
стукнуло несчастье, ты считал, что нежность постыдна? А теперь понял, да
поздно!"
Что же все-таки она думает обо мне? Что ей сообщили? Пропал без вести?
Захвачен в плен? Только бы не последнее! Пусть думает, что погиб, только
ничего не знает о плене. Если мы еще увидимся, я сам расскажу обо всем. Она
поймет, она знает, что я никогда ни перед кем не склонял голову. Терпел за
это, но остался верен себе.
Она, наверное, не забыла, как в 1937 году я неожиданно слетел с
должности начальника штаба артиллерии дивизии. Меня тогда вызвали из
Монголии в Москву и спросили: - почему на собраниях и митингах не упоминаешь
имя Сталина? Я ответил, что говорю красноармейцам о задачах службы, об их
долге, а о товарище Сталине много пишут и говорят люди знающие. Что я могу
нового сказать? Ну вот, и поехал я в Орел на должность помощника командира
полка. Вера тогда ни в чем не упрекнула меня...
Так вот я и не хочу, чтобы Вера и дети от других узнали, что я в плену.
Мало ли что приплетут к этому! Я сам должен все рассказать.
Полно, Иван: "сам рассказать". Едва ли ты уже сумеешь это сделать. Еще
день, два, ну максимум три, и вслед за Джоном отправишься в крематорий.
Если, конечно, не произойдет какого-нибудь чуда в твоей жизни! Если не
придут тебе на помощь.
Надо искать людей! Людей, с которыми бухенвальдская каторга не будет
такой безнадежной.
Только где они? Как их найти?