"Игорь Смирнов. Бухенвальдский набат" - читать интересную книгу автора

- Да.
- Будем знакомы. Старший лейтенант Советской Армии. Зовут Николаем.
- Подполковник Смирнов.
Новый знакомый внимательно смотрит на меня:
- Вот как! Пойдемте. Сейчас расправимся с этим Жоркой.
У Жорки смущенный вид. Он не ожидал, что появится свидетель. По всему
видно, что Николая он хорошо знает, и сейчас отступает к стенке под его
тяжелым взглядом.
- Слыхал, что за тобой такие штучки водятся, да, признаться, не верил.
Ну, теперь получай! - с этими словами Николай влепляет Жорке здоровенную
пощечину. Тот даже не сопротивляется.
Наверное, Николай еще бы угостил Жорку, но в этот момент вошли
Вальтеров человек в очках - Генрих Зудерланд. Узнав от Николая, что
произошло минуту назад, они качают головами. А парень стоит, опустив голову.
- Заходи ко мне, Иван, - Генрих показал на дверь, из которой они с
Вальтером только что вышли.С Жоркой мы еще поговорим. У нас такие дела не
поощряются. Если бьешь товарища-сам фашист. А теперь о тебе. Мои друзья
просят помочь тебе. Что смогу-сделаю. Вот пока шонунг-освобождение от
работы, - он протянул мне квадратный кусочек картона.
- Пять дней можешь не ходить на работу, но в рабочее время в лагере
лучше не показываться. Эсэсовцы никогда шонунг не спрашивают, но если увидят
не занятого работой человека, могут избить. Каждое утро после поверки
приходи сюда. Дам работу по твоим силам. Кстати, познакомишься с хорошими
людьми. Теперь пока посиди...
Генрих говорил по-русски с акцентом, но правильно. И весь он большой,
головастый. На его лице были очки с неимоверно толстыми стеклами, временами,
разговаривая, он снимал их, и тогда словно маска спадала с лица. Его
близорукие глаза смотрели на человека внимательно и добро. Очень добро! И
сразу располагали к себе. Генрих - австрийский еврей, но в лагере сходит за
немца. Человек высокообразованный, многознающий, владеющий почти всеми
европейскими языками. По профессии он - журналист. Принят в Коммунистическую
партию здесь, в Бухенвальде. Полагерной должности Генрих - санитар, но
фактически заведует всеми процедурами кожного отделения. Все это я узнал в
первый же день.
В комнате за длинным столом собирается рабочая команда Генриха, человек
шесть. Смотрю, среди них Валентин Логунов. Вот удача!
- Как ты, Валентин, - спрашиваю. - Дышишь?
- Теперь раздышался, - отвечает, - и вы раздышитесь, Иван Иванович.
Здесь такие люди, такие люди... Вот увидите!
Вижу, он уже вполне освоился здесь. Генрих ему что-то наказывает, он
уходит, приходит... Появляется несколько больших корзин, наполненных
клубками стиранных бинтов. Наша. работа заключается в том, чтоб эти бинты
расправлять и свертывать в аккуратные трубочки.
Руки делают, а голова свободна, язык тоже, но в комнате тишина, все
молчат. Понемногу присматриваюсь. Все русские. Все истощены до последней
степени. Изучающе посматриваем друг на друга. Скатываем бинты, молчим...
Мне, например, говорить совсем не хочется даже с Валентином. "Прием",
который устроил Жорка, совсем расстроил меня. До сих пор не прошла обида и
недоумение. Этого я уж совсем не понимаю! Как мог русский парень наорать на
меня и так грубо вытолкать! Ведь я ему по возрасту в отцы гожусь? Конечно, в