"Игорь Смирнов. Бухенвальдский набат" - читать интересную книгу автора

перекладывали мое израненное тело на неудобном ложе, накрыло чем-то, что
показалось мне очень тяжелым. Я стонал и ругался, потом снова впал в
забытье. А когда опять проснулся, услышал голос:
- Товарищ подполковник, как вы себя чувствуете?
Спрашивал сосед - немолодой солдат, у него раздробленная ступня
обернута грязной тряпкой. Увидя, что я очнулся, он продолжал:
- Тут один парнишка ходит, с котомочкой. Приносит раненым сухари,
табак. Увидел вчера вас, попросил переложить. Ну, мы с ним и подвинули вас.
Потом он куда-то сходил, принес шинель, укрыл вас. Как, вам лучше, товарищ
подполковник?
Только теперь я осмотрелся: голова моя лежит на мягком мшистом бугорке,
сам я накрыт солдатской шинелью.
- Спасибо, - говорю, - товарищ. Лежу, как в пуховике. Если еще появится
этот человек, скажите ему, чтобы ко мне подошел.
- Да вон и он сам пожаловал, - обрадованно сообщил мне сосед.
Передо мной стоял белобрысый парень лет 23, малорослый, сухощавый, в
солдатской шинели без петлиц.
- Худо вам, товарищ подполковник?
- Руки, ноги не слушаются, разбит весь. Кажется, в сапогах кровь. Очень
пить хочется.
Парень стоял. Соображал что-то.
- Докторов тут нет, но все-таки поглядим.
Он сделал знак моему соседу с перебитой ступней, позвал еще одного
солдата с забинтованной рукой. Втроем они еле-еле стащили с меня сапоги.
Парень разглядывал мои ноги и раздумывал вслух:
- Рана выше сапогов. Брюки порвать - не годится: подполковник - и без
штанов! Нехорошо! Надо брюки снять.
С помощью солдат он продолжал обследовать меня:
- Подштанники присохли к ране, крови нет. Лучше не трогать. Другая рана
на ноге не опасна. Исподняя рубаха залепила рану на животе. Тоже трогать не
будем. А вот тут на спине, у шеи, сине и распухло. Тоже ничего не
сделаешь...
Он приложил к моим губам, флягу с водой, дал глотнуть. Со словами
"обождите, скоро приду" взял мои сапоги, носки и ушел.
Солдаты, мои соседи, переглянулись: может, у них закралось какое-то
сомнение. Но парень вернулся, поставил возле меня сапоги, наполненные водой,
разложил аккуратненько на сухом мху выстиранные носки. Он обмыл мои ноги,
поставил сапоги на солнышко, чтоб просушились, немного поправил на мне
гимнастерку и брюки, накрыл шинелью и отошел, помахав рукой.
Этот парень еще несколько раз приходил к нам, приносил сухари, махорку,
помогал тяжелым. Он так и остался для меня загадкой. Кто он? Как он
пробирался через оцепление немецких солдат? Что побуждало его рисковать
каждый день ради совершенно незнакомых людей?
И таких нераскрытых и неразгаданных много прошло через мою жизнь, и
каждый оставил в душе моей свою боль, заботу, свою доброту и истинную
человечность.
...С поляны нас, тяжело раненных, перевезли в колхозную конюшню и
бросили на обмолоченную ржаную солому. Там было сыро, холодно, сумрачно,
пахло застарелым лошадиным потом и навозом, но все-таки стены и крыша
защищали от ветров и дождей.