"Игорь Смирнов. Бухенвальдский набат" - читать интересную книгу автора

понимаю: мое наблюдение излишне, ребята надежные.
У ворот ждет Пауль Шрек. Он сдержан по природе, но я чувствую, что
разволновался, увидя нашу полосатую процессию. Улыбается, что-то кричит,
жестикулирует. Но лагерь есть лагерь, здесь не принято громко выражать свои
чувства. Надо еще доложить дежурному эсэсовцу о нашей колонне и получить
разрешение на вход в малый лагерь.
Вносим баки в один из бараков, ставим в ряд. Первая половина задачи
выполнена: пищу донесли. Теперь надо кормить голодных. А пока можно
перевести дух и осмотреться.
То, что мы увидели здесь, - не поддается никакому описанию. Даже
сейчас, как только эта картина встает перед глазами, мне делается нехорошо.
Представьте себе длинный узкий проход и по обе стороны четырехъярусные
клетки. А в них только лихорадочные черные глаза на выбритых до синевы
головах. Глаза жадно уставились на баки с пищей, другие с любопытством
рассматривают нас, в третьих уже нет ни жадности, ни любопытства. Эти глаза
умирают.
На что уж мы всего повидали, но тут оцепенели под взглядами этих
бесконечных голодных глаз.
Да неужели у них можно отнять брюквенную похлебку!
Неужели!!
Как хорошо, что мы не волки, что мы донесли баки! Теперь я до конца
понял одно лагерное выражение. Если заключенный слабел до того, что слово
"доходяга" не вполне определяло его состояние, говорили: "он уж как еврей",
это значило - совсем, безнадежно конченный.
Несколько дней точно в 12 часов мы собирались у кухни, поднимали полные
баки баланды и тащили их в малый лагерь. Они все равно умирали десятками,
эти евреи, но их пригнали несколько сот: и многих мы все-таки спасли...
Поручение Пауля Шрека я принял как поручение некоей группы, которая и
меня на первых порах взяла под свою опеку, а теперь и от меня требовала
отдачи. Конечно, любое поручение постараюсь выполнить непременно. Я обязан
это сделать. А главное - хочу это делать. Так же, как мне в разное время
помогали люди, я хочу быть полезным кому-нибудь. Разве я могу забыть людей,
которые ходили за сыпнотифозными больными в лагере военнопленных в Полоцке?!
Что уж говорить - на госпиталь или больницу это заведение мало
походило. Деревянный барак, голые нары. Больные валялись по нарам и по полу
в сапогах, шинелях. Просили пить, но... вода не подвозилась
Очнувшись после нескольких дней бессознательного состояния, я наблюдал,
как санитары из военнопленных таскали снег в кружках и котелках,
растапливали его на железных печках и теплой водицей поили тифозных.
И был там доктор-милый хлопотун. Я хорошо помню его густые, торчащие
врозь усы, его белорусское мягкое произношение, его ласковые карие глаза. Он
носил какую-то полувоенную одежду, но мне было сразу видно, что он не
военный, а недавно мобилизованный гражданский доктор. Он входил по утрам,
разбрасывая шутки и прибаутки. Однажды я очнулся от забытья и увидел его
лицо, наклоненное надо мной.
- А... вот вы и проснулись, товарищ подполковник, - бодро приветствовал
он меня. - А я вам малинки принес. -И подает мне дымящуюся кружку кипятка со
свежим июльским запахом малины.
И в следующие дни он усиленно отпаивал меня "малинкой". Оказалось,
где-то за бараком он нашел занесенные снегом кусты малины, обрывал верхушки