"Сергей Смирнов. One way ticket" - читать интересную книгу автора

вернулись посмотреть. Но как ни старались, найти место наезда и следы могилы
не смогли.
- Мы знаем - и то не нашли, - с удовлетворением отметил средний. -
А не знать - так и... Вот же гадство, а?
Когда подъехали к поселку, средний стал учить молодого:
- Ты главное, понял, молчи. Родной жене ни звука.
- Нету жены. Мамка...
- И мамке ни звука, понял? И все будет путем. Мы ж не нарочно,
гадство. Так вышло.
- Че ты его учишь? - перебил старший. - Жить хочет - не
проболтается.
Они высадили молодого у общаги, в которой жили студенты.
- Вы когда уезжаете?
- Завтра.
- Вот и хорошо. И уезжай... На-ка вот, хлебни на посошок.
Средний вытащил из бардачка полбутылки коньяку. Молодой выпил из
горлышка, пил, пока хватало духа, потом сказал:
- Ну, пока.
И пошатываясь побрел к общаге.
И вот теперь, спустя столько лет, он захотел вернуться и узнать, как
могло случится, что один стал жертвой, а другие - убийцами. Ночью ему стало
холодно. Он натянул на голову капюшон куртки, зарылся в половики, спрятав
руки за пазухой. И снова уснул, потому, что было темно и тихо. Сырой рассвет
застал его уже в пути: он шел проселком к пустой могиле. Он встал над ямой,
глядя в лужу воды, натекшей за ночь и подумал, что должен бы освободиться:
здесь не было того, который однажды осенней ночью шел неведомо откуда и
неведомо куда. Но он не чувствовал свободы, его грызло прежнее беспокойство,
то самое, что лишало его сна и отдыха все эти долгие паршивые годы, годы,
ничего не давшие ему, кроме забот и усталости, годы, ради которых и было
совершено преступление. Он осмотрелся, прошел по проселку дальше, почти до
самой рощи, потом вернулся, раздвинул полынь и снова вонзил лопату в мокрую
землю. Родную и проклятую. Землю, усеянную безвестными могилами,
перекопанную, переварившую миллионы ушедших. И снова копал. И снова могила
оказалась пустой. Теперь он уже не мог остановиться. Он копал с
остервенением, перевязав кровоточившие ладони разорванным пополам носовым
платком. И до вечера сумел выкопать еще три ямы. В каждой из них была вода и
глина. И больше ничего. Он вернулся в заброшенную деревню, на этот
необитаемый остров, растопил печь старыми досками, зарылся в половички и
стонал до утра: глина была перед глазами, то ближе, то дальше, так, что
кружилась голова и тошнота подступала к горлу. Он поднимался, курил, и
думал: всюду эта земля, всюду эта земля. Повсюду. Родная. Проклятая. На
следующий день он дошел до поселка, купил в магазине хлеба и молока и
вернулся той же дорогой, пытаясь вспомнить точно, где, в каком месте был
похоронен путник. И, кажется, вспомнил. Это было совсем не там, где он копал
сначала. Он подкрепился прямо здесь, у дороги. Невзрачное осеннее солнце
согрело его. Даже вороны перестали каркать, и полынь снова стала зеленой.
Потом он снова копал. Он уже не надеялся, что откопает его, мертвеца, он
копал уже потому, что не мог остановиться. Еще две ямы появились у обочины,
за стеной мертвой полыни. В сумерках он вернулся в избушку, домой. И
растопил печь, и, выйдя на огороды, накопал старой картошки, и потом испек