"Алена Смирнова. Подруга мента" - читать интересную книгу автора

- Вера Павловна, - тихонько окликнул ее из-за двери бестолково
использованный природой баритон.
Я смежила веки и протестировала себя доступным образом: "Ответь,
Полина, кто из писателей пронумеровал сны Веры Павловны?" Бесполезно. Моя
память, будто зыбучие пески, затягивала меня в себя, а не вздымала над
поверхностью сомнений.
Женщина вышла на зов. "Вспоминай, вспоминай хоть что-нибудь", -
упрашивала я какую-то другую Полину. Какую? Я одна Полина. Нет, нас две.
Первая - это я, расслабленная и равнодушная. А вторая - это... тоже я, но
собранная и возмущенная. Куда она запропастилась, неверная моя половинка?
Стоп. Ее надо искать. Еще кого надо искать? Борю Юрьева. Он мне друг или
недруг? Он вообще кто? И почему он от меня тоже спрятался? Потому что с
моего джемпера отстирывали его кровь. Она засохла, въелась, смешалась с
грязью, пришлось воспользоваться отбеливателем, а он сожрал краску с ткани.
Надо было использовать этот, тетин Асин... Черт, Полина, реклама в котелке
будто прописана, а все остальное будто угол там снимает... Опять стоп.
Чихать мне на джемпер. Нет, не чихать, тетя Ася все обязуется вернуть в
носку, то есть, провались носка, Измайлову джемпер нравится. А Измайлов
знает, кто виноват или что делать? Чернышевский. Он не полковник, он
литератор. Полковник - Измайлов. О-о-о!
К моменту возвращения Веры Павловны с переговоров я отыскала вторую
Полину, которая была уже не собранной и возмущенной, а остервеневшей до
предела. Лиза, чокнувшийся супруг, гады в зеленой иномарке, лейтенант Юрьев,
неведомо, живой или мертвый, и сердобольный мужик правильно расположились
под тентом здравого смысла, который мне удалось в себе натянуть. Последний
персонаж занимал меня безраздельно. Это его владения? Куда он меня завез? И
что было растворено в кофе? Стрессы не идут на пользу психике. Некоторые
спасаются от них потерей сознания. Но я женщина тренированная. У меня все
существование - сплошной шок, стресс и потрясение. Я скорее изображу
летаргию, если покажется, что в судьбе наступил штиль. И я стою на том, что
владею собственной памятью, а не она мною. Забарахлить по собственному
почину память не могла. Враг она себе, что ли? А этот спаситель? Такой с
виду мужичонка непрезентабельный и не подарочный-то, и не тусовочный, но
играет в фармацевта, в аптекаря.
Вера Павловна вдруг ловко раскатала сверток своей сущности.
- Я и за девочкой приглядывай, и ужин готовь, и на части разорвись, -
забурчала она.
И до меня дошло: она экономка, домоправительница у холостяка, как ни
назови, принцип ясен. Вменить в обязанности перечисленное ею можно кому
угодно, хоть любовнице. Но заворчать вслух минут через десять после
хозяйского инструктажа, оставшись в одиночестве, способна лишь наемная
работница. Говори, родимая, говори, ваша сестра любит и умеет с собой
потрепаться.
- Вот спущусь к плите, а эта пьянь пусть дрыхнет. Соплюха. Помой ее,
постирай с нее, одень, уложи... Моей бы дочке так шикануть и кутнуть
когда... И ведь проспится, зараза, и вылезет госпожой опять шампанское
лакать... Гадина.
И Вера Павловна в сердцах кинула меня без присмотра. Соплюха, зараза и
гадина, сиречь я, похвалила себя за предусмотрительность. Чуть не открыла
этой "нянюшке", что уже очухалась. Так, злиться на нее некогда, надо