"Валерий Смирнов. Как на Дерибасовской угол Ришельевской" - читать интересную книгу автора

уходившего в сторону Привоза. Жора нашел Говнистого сразу. Говнистый держал
в двух руках три связки бычков, а какая-то мадам с соломенной шляпой над
подбитым глазом задавала ему научные вопросы.
- Где вы ловите вашу рыбу? На заводе имени Кирова? Я ее только начинаю
чистить, а из нее уже валятся гайки...
- Не нервничайте, мадам, - успокаивал даму Говнистый, - или вы не
знаете, какой дрек льют у море все кому не лень. Поэтому рыба жрет, что
видит. А что она видит, кроме неприятностей? Я вчера упал в воду и сразу
покрылся синими пятнами, что тогда говорить за рыбу? Я же вылез на берег и
местами оттер мазут, а она там живет всю дорогу...
- Раньше ты набивал рыбу дробом, - меланхолически заметил Макинтош,
когда они уходили с Привоза.
- Дроб подорожал, - объяснил причину появления гаек у животах бычков
Говнистый.
- Я дам тебе заработать на дроб, - вошел в положение приятеля Жора и
стал объяснять, что от него требуется. Говнистый с радостью кивал головой,
узнав, что надо пристроить клиенту Макинтоша необыкновенную гадость. Но
только он услышал фамилию Панич, сразу сделался под цвет своей любимой рыбы,
когда ее обволакивают в муке, перед тем, как бросить на сковородку.
- Что ты, Жора, - заканючил Говнистый, - так можно заработать не на
дроб, а на гроб. Я понимаю, что у молодого Панича столько же в голове,
сколько у меня в жопе. Но что скажет его папа? Макинтош, я многим тебе
обязан и всегда это помню. Я даже не снимал твои трусы, пока ты мотал срок.
Но сделать гадость сыну Я Извиняюсь, все равно, что пойти в обком и заорать
"Хайль Гитлер!".
- И весь обком заорет тебе в ответ "Зиг хайль! Наши в городе!" -
перебил его Макинтош и постучал по груди закатившего белки за зрачками
Говнистого, - в память нашей дружбы ты это сделаешь.
Говнистый, скрипя сердцем об внезапно переместившуюся печень, решился.
- Сколько башляют за такую операцию?
- Мало не будет, - пообещал Жора.
- Макинтош, только ради нашей дружбы, - скромно потупил вернувшиеся на
родное место глаза Говнистый.
Тут вам пора уже понять, кто такой был этот самый Я Извиняюсь; за него
в Одессе помнит только могильная плита, под которой он лежит и не делает
вредностей. Я Извиняюсь был инвалидом Великой Отечественной войны. И еще
задолго до того, как побежденная Германия стала бомбить Советский Союз
благотворительными посылками в благодарность за свой разгром со всеми
вытекающими из него последствиями, родная власть позаботилась о герое войны
Я Извиняюсь.
Он оставил ногу на трамвайных рельсах, когда драпал от ментов еще до
войны. А после нее сразу стал бывшим фронтовиком, героически разбрасывавшим
эту самую ногу от Курской дуги до стен Рейхстага. И всем тыкал в нос
документ за это, хотя старый Ципоркис умел гнать липу и получше. За
героического Я Извиняюсь никто не писал очерки в газетах перед 9 мая, но его
и так знали в городе. И где кто что когда интересное своровывал- тут же
тащил Я Извиняюсь, даже если инвалид его на это дело не посылал.
И вот как-то Я Извиняюсь вызвали не в милицию, а в военкомат и выдали
средство передвижения. Не "Победу", конечно, а такой себе самоходный
катафалк на трех колесах. На права сдавать не надо; руками дергаешь на себя