"Сергей Снегов. Язык, который ненавидит " - читать интересную книгу автора

наоборот, голоден. И знаю, что любовь - не трепетный цветок, стыдливо
вянущий от постороннего взгляда, а скорей похожа на здоровенное существо с
мускулами быка и глоткой пароходной сирены и, стало быть, может постоять за
себя в любой житейской потасовке. То есть знаю, как выглядит любовь со
стороны, каково ее практическое действие. А вот что она такое сама по себе,
в своей имманентности, чтобы философски ее определить - нет, до этого никто
еще не дошел: ни сами любящие, ни воспевающие любовь поэты, ни объясняющие
ее ученые.
- Интересно, - сказал Балкин. - Даже очень интересно - со стороны все
видно и ясно, а что именно ясно - не разобрать. И насчет вот этого мускулов
быка и глотки пароходной сирены... Беретесь доказать?
- Конечно. Для доказательства расскажу вам невероятную историю о том,
как устраивались любовные свидания на заводской трубе.
- Убедительная история, - одобрил Виктор. Он знал, о чем я буду
рассказывать.
На никелевом заводе, ко времени моего рассказа, несли свои функции две
кирпичные трубы - первая метров в 140, вторая - чуть поболее 150. Высота
трубы подбиралась из расчета, чтобы высасываемые ею из металлургических
агрегатов вредные газы не душили поселок, а уносились далеко за его пределы.
И если с Норильского трехгорья не свергались в долину ветры, трубы трудились
исправно. Только в отдалении от поселка гибли северные леса. И морозы ниже
пятидесяти градусов, и свирепые циклоны с океана, и вечную мерзлоту, не
позволявшую корням углубляться - все тысячелетия выносили сверхвыносливые
леса, а соседства с индустрией не снесли. А когда задували горные фены, газы
заволакивали и поселок - и люди тогда узнавали, что должны чувствовать леса.
Правда, люди в отличие от мощных деревьев сразу не гибли.
Трубы выкладывались с хорошим запасом прочности - стены у основания
толщиной в пять-шесть метров, на вершине - около трех. Выкладывали их с
великим тщанием из специального кирпича опытные трубоклады. И выкладывали
без спешки, типичной для всех других строительств, - слишком уж серьезными
последствиями грозила плохая кладка. И сушили свежую кладку зимой и летом,
не полагаясь на милость погоды, снизу в трубу непрестанно вдували теплый
воздух. Вторая труба возводилась уже в середине войны, она неторопливо росла
несколько месяцев. И вот на ней-то и разыгрались события моего рассказа.
Ночью трубоклады уходили, и к трубе тайком устремлялись парочки. Зимой
на промплощадке встречаться негде - в цеху полно людей, снаружи мороз и
снег. А в канале трубы тепло, ветра нет, канал освещен лампочками. Мужчины с
женщинами карабкались по внутренним монтажным лесенкам и удобно устраивались
на верхней площадке. Даже на самой вершине, где толщина стен около трех
метров - ширина средней комнаты - можно свободно вытянуться и гиганту. А над
головами шатер, спасающий и от снега, и от дождя, и от головокружения. Один
молодой уголовник, трудившийся в обжиговом цехе и в нужное время убегавший
на высокотрубные свидания, с восторгом описывал удобства любви на трубе.
Одно было страшно, признавался он, - лезть туда, цепляясь за внутренние
скобы, а пуще того - спускаться.
- Вот что такое любовь, - с торжеством закончил я. - Совершенно
непонятное в существе своем чувство, а гонит человека на немыслимые
поступки. Даже здоровому крепкому парню страшно карабкаться по стометровой
стене, а каково же бабе? Нет, карабкались и лезли, передыхали и снова
ползли. Я как-то проник в трубу, чтобы посмотреть - вмиг голова закружилась