"Анатолий Пантелеевич Соболев. Награде не подлежит" - читать интересную книгу автора

подоткнула за пояс и двигается на меня задом. А ноги белые, толстые. Ну,
братцы!.. - Сычугин глубоко, со стоном, вздохнул. - Помутилось у меня в
глазах. Принимаю боевое решение: иду в атаку!..
Сапер замолчал. Палата ожидающе затихла.
- Ну? - не вытерпел кочегар. Ему стало легче, и он уже вникал в
разговоры.
- Чего "ну"? - невинно спросил Сычугин, глядя в окно.
- В атаку же пошел, - напомнил штрафник.
- А-а... - вспоминающе протянул сапер. - Отбила.
- Чего так? - усмехнулся штрафник,
- "Чего!" Я ж говорил: тряпка у нее в руках. Мокрая.
- Захлебнулась, значит, атака, - всхохотнул штрафник.
- Тебя бы туда! Она - с центнер весу, а я вишь какой - один нос. Тут
маневр нужон, тактика и стратегия. Отступил я по всем правилам военной науки
на заранее подготовленные позиции.
- Ну и брехун ты! - встрял в разговор Лукич.
- Почему - брехун? - обиделся Сычугин. - Потом такую любовь закрутили -
танками не растащишь. Смертная любовь произошла. Она меня на руках носила.
Возьмет на руки, как дите, и несет по полю, а у меня дух захватывает.
- Чего захватывает-то? - ожидающе спросил кочегар.
- "Чего!" Несет-то не куда-нибудь, а к стожку. Я ж отблагодарить
должон. А она раза в три больше меня. И силища, как у быка. Бывало, драка в
бараке случится, за ей бегут: "Настя, разымай!" Она мужиков сгребет за
шкирку, держит на весу и приговаривает: "Целуйтесь, а то память отшибу". Как
щенят, держит. А мужики-то не кто-нибудь, не шаль-валь, а подручные
сталеваров. Туда народ ядреный подбирают. Там лопатой восемь часиков
шуровать надо. В общем, проволынились мы с ней лето, от меня ни кожи, ни
рожи не осталось. "Миленький, говорит, люблю тебя до смерти", а сама белугой
ревет. От счастья. "Ты, говорит, мне свет в окошке. Ты ж, говорит, обабил
меня, соколик ты мой ясный. Ко мне, говорит, мужики-то робели подступиться,
а я любвеобильная". Как стиснет меня, аж кости трещат. Удушит, бывало, до
смерти...
Палата весело хохотала, а Лукич ворчал:
- Ну, варнаки, жеребцы застоялые! Пора вас из госпиталя выписывать.
Завтра скажу Руфе, пущай гонит вас. Как чирьи токо не вскочут на языке-то!
- Ты, Лукич, старый уже, зубы роняешь, - отбивался сапер. - А в нас еще
кровь играет, не гляди, что мы ранетые. Весна вон на дворе. - И, посмотрев в
окно, вдруг тоскливо вздохнул: - Эх, славяне! Когда же победа? А?
- Теперь уж чо, - отозвался Лукич. - К лету завершим. К пахоте, даст
бог.
- Или к покосу, - вклинился в разговор Костя, вспомнив милую сердцу
крестьянскую работу, напоенные солнцем июльские дни, степную даль и синие
горы в жарком мареве на окоеме.
- К пахоте бы, - вздохнул Лукич. - К пахоте в самый раз. Солдаты бы
домой подвалили. Руки нужны деревне.
Он покосил глазом на свои забинтованные укороченные руки.
- А ты-то как думаешь? - спросил Сычугин, поймав взгляд Лукича.
- А чо я! - спокойно отозвался Лукич. - Тоже не в поле обсевок. В
колхозе бригадиры нужны. Полеводом буду. - Он вздохнул с сожалением. -
Шоферить вот больше не смогу. Любил я это дело. Едешь, бывало, по степи -