"Анатолий Пантелеевич Соболев. Награде не подлежит" - читать интересную книгу автора

простор! Ветерок в лицо бьет. От Бийска до Белокурихи иль по Чуйскому тракту
до самой Монголии. Душа не нарадуется на наши алтайские места. Красивше
нету.
Костя сердцем рванулся за словами Лукича, вспомнил родное село, синь
высокого неба, жаворонков над полем и распахнутый простор: куда ни кинь
глаз - степь, травы, хлеба. И так захотелось домой, что слезы на глаза
навернулись. Он уставился в окно, чтобы никто не заметил его минутной
слабости.
- Ничо, - убеждал самого себя Лукич. - Буду теперь бабами командовать,
свеклу садить, горох, огурцы, моркову...
- Да-а, - задумчиво протянул Сычугин. - Я тоже отсаперился. Тонкая
работа теперь не по мне. Я теперь даже в карман не залезу. - Сычугин горько
усмехнулся, взглянув на трясущиеся руки. - Там ювелирная работа нужна,
чуткость пальцев. Не легче, чем мины разряжать. Все специальности
порастерял...

Наступил час, и штрафник ушел из палаты на костылях, уехал к себе в
Воронеж. На прощанье в дверях он поклонился всем и сказал:
- Не поминайте лихом.
- С богом, - откликнулся Лукич.
Увезли куда-то в глубь страны, в другой госпиталь кочегара. Ему
предстояли пластические операции на лице, пересаживание кожи. Ему еще долго
лежать по госпиталям.
Когда разбинтовали лицо, в палате ужаснулись. Оно было багрово-сизым,
покрыто гнойными коростами. А там, где ссохшиеся струпья отвалились как
еловая кора, обнажилась красная новорожденно-тонкая пленка и глянцево
блестела. И над этим обваренным до мяса лицом по-детски наивно вились
мягкие - желтее солнца - волосы. Уши были распухшими, обвисли красными
лопухами и тоже в струпьях. Среди отталкивающе багровой маски по-весеннему
чисто голубели глаза в безресничных веках, и взгляд от этого был обнажен и
странно-длинен.
Кочегар попросил зеркало и отшатнулся, увидев себя.
- Ничего, - успокаивал его Лукич, - бороду отрастишь, усы - прикроешь
наготу.
- Если расти будут, - ответил кочегар.
- По голове глядя, чуб красивый был, - заметил Сычугин.
- Был... До войны все было, - кочегар заплакал.
Все замолчали...
В палату привезли новых раненых.
Из старых остался Сычугин, которого все еще били припадки, да Лукич -
ему раздвоили обе культяпки, чтобы мог он хотя бы ложку держать.
Как-то в палату вошла сестра и сказала Косте:
- Там водолаза привезли. В седьмую. Может, твой знакомый? Колосков
фамилия.
Медленно переставляя непослушные и тяжело отстающие от туловища ноги,
Костя на костылях пошел в седьмую палату.
Колосков был тоже парализован. У него отнялась вся правая половина
тела. Говорил он невнятно, тяжело ворочая непослушным языком. Колоскова тоже
спешно подняли с глубины при бомбежке. Но в рекомпрессионную камеру на
"Святогоре" попал осколок бомбы, и, пока Колоскова доставили на Дровяное