"Анатолий Пантелеевич Соболев. Награде не подлежит" - читать интересную книгу автора

Перед зрелыми людьми ды ходит белыми грудьми!..

Рыбак восхищенно хряснул бахилом в настил - гул пошел:
- Йех, хвост в зубы, пятки за уши!
Рыбака так и подмывало пуститься в пляс, но удержать равновесие он не
мог и, топнув ногой, косо резал толпу жердистым телом, его подхватывали, не
давая упасть, хохотали.
Лубенцов замешкался, не спуская прицельных глаз с зенитчицы, и что-то
негромко сказал ей. В ответ, не отводя смелого взгляда, девушка бойко
выкрикнула:

Ах, милый, где тебя носило?
Я пришла, а тебя нет!

Лубенцов хмыкнул, пообещал вернуться и, тяжело дыша и оглядываясь на
зенитчицу, крупным шагом догонял друзей. Шалая улыбка не покидала его
разгоряченного лица.
- Йех, пряники-то съела, а ночевать не пришла! - рявкнул уже весь
потный и распаренный рыбак, будто в бане его веником нахлестали.
Водолазы шли в сопки, а за спиной все набирало и набирало силу веселье,
рвал мехи гармонист, взметывался хохот, и не смолкал дробный перестук
каблуков по деревянному настилу причала.
Кладбище было небольшое. На краю его, в голых низких кустах, в
прошлогодней бурой, еще только что начинающей обнажаться из-под снега траве,
мертвенно-тусклым блеском светился скелет врезавшегося в сопку "юнкерса".
Лежали на кладбище зенитчицы, моряки, летчики, пехота.
У водолазов был свой уголок, где были захоронены друзья. Одного
раздавило между бортом судна и понтоном, другой задохнулся на глубине, когда
на катере взорвались от пулеметной очереди "юнкерса" баллоны с сжатым
воздухом (может, это он потом и врезался в кладбище?), третий был убит на
палубе осколком при бомбежке.
- На колени! - глухо приказал мичман.
Они стянули с голов бескозырки и опустились на колени. Чувствуя, как
промокают клеши на сырой земле, Костя услышал рядом непонятный звук. Он
скосил глаза и увидел, что мичман плачет и яростно трясет головой, чтобы
победить свою слабость. Под холмиком лежал его друг-земляк, с которым прошел
он всю войну, и уже в феврале этого года срезало дружка осколком бомбы...
На обратном пути они вновь увидели дедка. Пьяненький, сиротливым
воробышком притулился он на бревнах рядом с веселой хмельной толпой и ронял
тихие редкие слезы. В ногах стоял пустой уже чайник и валялась мятая
алюминиевая кружка.
- Папаша, ты чего? - спросил мичман.
Дедок затуманенно глянул выцветшими глазками, обиженно сморщился.
- Сгорел Лешка-то мой, - сообщил он, будто продолжая какой-то
разговор. - Танк у его был. Весь железный, а горит.
На обветренных скулах мичмана вспухли желваки.
- Ничего, отец, - утешил он деда. - Ничего. Теперь жить можно.
Дедок не слушал, что говорил мичман, затерянно и беззащитно сидел среди
буйного веселья и хмельной радости.
Лубенцов хмуро смотрел в землю, и Костя видел, как яростыо наливается