"Леонид Сергеевич Соболев. Перстни" - читать интересную книгу автора

мальчишки встречали их звонким радостным гвалтом. Наконец тот из них, кто
потом гордился целую неделю, кричал: "Бросил, бросил!" Блистающая, быстрая
слеза скатывалась с желтых крыльев, спадая дугой на город, и сразу пропадала
из виду. Потом доносился пронзительный короткий свист (будто воздух рассекли
цирковым бичом) и откуда-то долетал приятный, бодрый и плотный звук взрыва.
Ребята, вертя головами, искали черно-желтый клуб дыма, встающий за крышами
домов, чтобы, найдя его, вперегонки мчаться к месту падения бомбы. Азарт
этот не мог быть прекращен ничем, даже гибелью двух девочек и трех женщин,
убитых в Летнем саду во время гулянья с музыкой в прошлое воскресенье.
Впрочем, жертвы были редкостью: бомбы падали, как правило, в пустопорожнее
место - в воду гавани, посреди улицы, в заводские пустыри.
Однако при каждом новом налете Шалавин испытывал все более неприятное
ощущение. Это было чем-то вроде лотереи: чем больше билетиков вынуто, тем
больше шансов вытащить из остатков тот, что с крестиком. И каждый промах по
линкору не радовал, а тревожил. Казалось, что в следующий налет вся порция
попаданий, отпущенная теорией вероятностей, обязательно ляжет на палубу, -
когда-нибудь должны же попасть?.. Игра эта начала уже утомлять, и поэтому
сегодняшний ветер, гарантирующий невозможность налета, казался кстати.
Но на повороте этот ветер со всей силой обрушился прямо в грудь.
Пригнувшись к рулю, работая ногами до сердцебиения, Шалавин с трудом
выгребал против него. Пыль летела ему навстречу, слепя и забивая рот.
Чертовы яйца!..
Самым обидным оказалось то, что, когда Юрий, взмокший и задыхающийся,
довез наконец себя до Петроградских ворот, яиц там не оказалось. Старухи,
правда, сидели, но одна торговала лепешками из жмыхов, другая - яблоками,
мелкими и твердыми, как репа, а рябая, повесив на локоть пустую корзинку,
собиралась уже уходить.
Прокляв все - и старух, и Стронского, и ветер, - Юрий присел отдохнуть
и тут же выругался вновь: портсигар был пуст. Он поднял голову,
присматриваясь, у кого из проходящих на пристань можно было бы попросить
папиросу.
На пристань шли главным образом матросы. Их небрежно накинутые на плечо
бушлаты, тщательно заглаженные брюки с преувеличенным клешем, почти
скрывающим на диво начищенные ботинки, непринужденность жестов, белые зубы и
громкий разговор действовали на Юрия угнетающе. Он сидел на скамье в
возможно независимой позе, вертя в пальцах бесполезный спичечный коробок, но
против воли прислушивался к их шуткам, все время ожидая чего-то, что вот-вот
должно произойти.
Что именно должно случиться - он сам не знал. Но такое ощущение
настороженности никогда не покидало его при встрече с матросами. Это
властное и сильное племя, решительное в поступках и счастливо уверенное в
себе, делилось им отчетливо на две неравные части: свои и чужие. "Своими"
была команда линкора, "чужими" - все остальные. Но и среди "своих" он так же
отчетливо различал два подкласса. Те, кого он знал по фамилии, - матросы его
роты, сигнальщики, рулевые, - были совсем не страшными, обыкновенными
людьми, от которых он не ожидал никаких внезапностей и с которыми можно было
разговаривать, шутить и даже на них сердиться. Прочие "свои" были менее
ручными, но все же не вызывали в нем того страха, который органически
связывался с "чужими". Страх этот кидал его в две крайности: или в
заискивающую фамильярность, когда он попадал в их среду один, или в