"Владимир Соколовский. Планида" - читать интересную книгу автора

лысый, - смеется, значит: нехорошо, братец, воровать. Бьют за это. И больно.
Так точно, вашбродь. Уж как меня били-и - и вспомнить страшно. Ну-ну,
говорит. Правильно били. Не воруй. А вот родину ты, Крюков, любишь? - Да
я... - зашелся Никифор. - Да вашбродь... - Молодец. Хороший солдат. Надо ей
послужить, родине-то. Определяю тебя, Крюков, в особый батальон господина
полковника Сыроштана. Боевой командир. Боевой! Как услышит про большевиков,
аж... - штабс скрипеул зубами. - Верно ему служи, а главное -
России-матушке! Не забудет она тебя. Ступай теперь. Ляхов, отведи!
Поглядел Никифор в последний раз на штабса: нет, бритый, молод
больно! - и ушел. Да не один. Даден был ему в провожатые солдат, - все на
месте, и штык примкнут. Хоть он и сзади не шел, а топал рядом, покуривал да
рассказывал, как у них в деревне поп купается: разденется, брюхо то-олстое,
и - плюх-плюх! - хха! - однако Никифор не рискнул: затопырит штыком али
стрелит - то-то и оно! А бежать куда? Загрустил, одним словом. Привели
Крюкова к воротцам, сдали с рук на руки: вот, в батальон полковника
Сероштана определить велели. Ну, пойдем, служивый. Привели в канцелярию. До
вас, господин полковник! Смотрит Никифор - сидит за столом карапет в
полковничьих погонах, смуглявый - страсть! - подбородок аж синий, а нос
картошечкой. Занятно. - Кто таков? - Рядовой Крюков, вашсокбродь! -
Большевик? - Никак нет. - Молодец. Хороший солдат. Отправляйся в баню,
мойся, новое барахло получай. Служи исправно, за нами не пропадет. Вопросы
есть? - Так точно, есть просьбишка. Дозвольте, вашсокбродь, фуражечку старую
оставить, да наган мой выдать прикажите, в память о дружке убитом... Никифор
прослезился. - Ну, - фыркнул полковник, - отставить! Разрешаю. Только - я
тебе, а ты уж мне. Исправно служи. - Слушаюсь!
Вышел Крюков из штаба, посмеивается. Вот вы какие стали. Жалостливые.
Ну, ладно...


2

Так и стал Никифор солдатом в отдельном батальоне полковника Сыроштана,
в роте поручика Рябухи, во взводе подпрапорщика Кусакина. Народ в батальоне
подобрался один к одному: хитрый, матерый, в большинстве из зажиточных
мужиков. Но - дело свое знали крепко. Попробовал было Никифор к ним с
политикой подлезть - оборвали на-раз. На то, дескать, начальство есть, а
твое, стало быть, дело - что прикажут. Вот ведь какой народ. А в общем
ничего, служить можно. Поят-кормят, в увольнение пускают, в баню водят, - а
много ли солдату надо? После окопов и постель чистым раем покажется. А
служба - что ж, не стреляют - и ладно.
Однако по прошествию времени почувствовал Никифор душевное
беспокойство. Неладно получается.
Пошел как-то в увольнение, ткнулся туда-сюда, - нет никаких признаков
партийных руководителей. Да как же, думает, так? Не может такого положения
быть. В казарму пришел, билет партийный из фуражки выпорол, в карман сунул -
на всякий случай. Разузнал у братвы, где в Питере смутьянское гнездо, да и
отправился в другой раз прямо на Путиловский, в жилую часть. Ходит,
приглядывается. Увидал мужика, вид вроде рабочий, кинулся - а тот от него
бегом. Разозлился Крюков. Но ходит. Вдруг смотрит: идет какой-то мужичок,
хромает. Ну, этот не убежит. И - к нему. А тот и не думает бежать, идет себе