"Владимир Соколовский. Превращение Локоткова" - читать интересную книгу автора

хламом. Не так ли, дорогой?
Нужен обыкновенный человеческий стержень, настрой, чтобы выстоять.
Откуда он берется, где калится? "До сих пор меня уважали, - рассуждал
Локотков, - как человека, способного к наукам, и ни за что более. Даже
бывшая жена призналась как-то, что обратила на меня внимание после того, как
услышала в компании разговор о моей перспективности в науке. Так все и
тащилось, по инерции. В колонии меня прикрывали благодаря званию кандидата
наук, то-есть за мое превосходство над ними в знаниях и способностях. И м
совсем не было дела до моих человеческих качеств, разве что до элементарной
порядочности. Я был и х вывеской, знаменем: вот, мол - и мы не столь просты!
А, черт с ним... Только теперь вот никому нет опять дела до моих знаний,
научных потенций, до любви к Истории. От меня требуется нечто совсем другое,
и лицемерием будет сказать, что я не знаю, что это другое. Просто надо стать
равным людям, среди которых оказался. И надо не опускаться до этой мысли, а
подниматься до нее, иначе я опять угрязну в истерических выходках. Вчера
дошел до того, что хотел перебить ребят, посветивших фонариком, сегодня -
рассоплился перед семиклашками. Смирись, хотя бы на время. Иначе выскочишь и
отсюда, и куда пойдешь? Сам окончить свою жизнь ты не сможешь, не хватит
духу, нечаянной смерти ждать еще долго, следовательно - будешь жить? Только
вот - что это будет за жизнь?..


6

Ночью Локотков сумел нащупать лишь основную, главную точку нового
подхода к бытию; на остальное не хватило ни сил, ни времени. Проснулся
тяжело, с недодуманной думой, и долго соображал: в чем же дело? А вспомнив,
хотел забыть все, - но встрепенувшаяся мысль уже толкалась в черепной
коробке, пульсировала в крови, не давалась проглотиться инерции прежнего
сознания. И он, еще лежа в кровати, стал думать: как? Как сделать то, что
решил? Легко сказать - сравняться с окружением. Для этого надо сбросить как
минимум двадцать лет. Годы ведь не возвращаются! Не забудешь прошлого, не
разгладишь своих морщин. Сколько тебе лет? Сорок. Вот так-то.
А если не забывать лет, не разглаживать морщин? Просто сделать вид, что
их не было, и нет... пока. Тебе двадцать, и прожить на свете суждено не
шестьдесят, а... те же сорок, положим, это немало. Двадцать, двадцать... Что
же у тебя есть в эти годы? Звонкая сила юности, - ладно, оставим, скользкая
тема. Нет лучшей половины студенческих лет. Нет женитьбы, Юльки. Есть ничем
еще неомраченная дружба с Гастоном. Нет быстрых ночей с кратковременными
избранницами. Нет счастливой уверенности ученого, что путь, избранный
тобой - единственно правильный. Есть вера в себя, младенческая даже порой
тоска по мамке. И нет заключения, дороги домой, Назипа, "гордого чуваша"
Ивана, тудвасевской бригады. Ничего этого нет, он молод, приехал в далекое
село Рябинино, преподавать в восьмилетке предмет историю.
Вот так!
На душе у него посветлело, словно темная краска затушевалась белой;
Локотков встал, побежал во двор, затем принялся умываться. "О! о! хо-адна...
А-у-у!.." - подвывал он, плеская на грудь холодную воду. "Давай-давай! -
восклицала царящая возле стола хозяйка. - Три шары-те - веселей будешь! А
уж, поди-ко, и всему мыться пора! К вечеру баньку затопить?" "Надо! С грязи