"Владимир Соколовский. Превращение Локоткова" - читать интересную книгу автора

лопаюсь! Ух з-затопи ты мне баньку, хозяюшка-а! Я от белого свету отвы-ык!
Уг-горю я, и мне, уг-горелому... ых... пар гар-рячий развяжет яз-зы-ык!.."
"О, голосистой какой! Я затоплю, мне недолго. Только уж воду таскать - это
ты изволь, изволь!" "Я изаолю, изво-олю..."
"Ничего не было!" - говорил он себе, одеваясь.
"Ничего не было!" - говорил, садясь завтракать.
"Ничего не было!" - по дороге в школу.
"Ничего не было!" - входя в четвертый класс. - Я молод, мне двадцать
лет, и это мой первый урок! Вчера я еще раз перечитал учебник, кое-какую
дополнительную литературу, рекомендуемую к теме, и теперь ориентируюсь в ней
хоть не безгранично, но достаточно сносно". И - строгость без жестокости,
доходчивость без вульгарности. Вперед, за орденами.
Кроме завуча, на урок пришла географичка Нина Федоровна, которая вела
раньше историю. Она немножко мешала: шикала на учеников с задней парты, где
сидела, громко делала замечания. Локотков сердито косился на нее. Вообще же
урок, по сравнению со вчерашним, прошел много лучше: четвероклассники меньше
шумели, были спокойнее, лучше слушали - может быть, из любопытства к новому
учителю - что ж, он и за это был им благодарен. Ему важно было в этот раз
ощутить атмосферу школьного урока, почувствовать его плоть, и к перемене ему
показалось, что он своего добился. На вузовских лекциях это называлось -
слияние с аудиторией; здесь же ни каком слиянии речи не шло - просто надо
было ухватить какой-то главный нерв, управляющий классом, и держать его
своей крепкой рукой до звонка, тратя порой немалые усилия. Уяснивши это
себе, Локотков подумал: "Кажется, я понял, в чем дело", - и радостно
вздохнул. Ему стало уже не так страшно. Учителем он все-таки будет.
- Неплохо, неплохо! - сказала ему после звонка Левина. - Так и держать!
Локотков даже покраснел от удовольствия: похвала, пусть даже авансом -
это было как раз то, что нужно. Столько времени его не хвалили по делу.
После урока они с Ниной Федоровной выводили четвертные отметки, и
потихоньку, по ее характеристикам, он постигал каждый класс, повадки
учеников, узнавал имена тружеников и лентяев, способных и бездарей. Кое-что
даже записывал в записную книжку. "Все перемелется, все перемелется, -
повторял он про себя. - Все перемелется, и мука будет. Куковать или не
куковать мне в этом Рябинине, а дело свое надо научиться делать хорошо".
Когда он уже одевался в учительской, чтобы идти домой, туда зашел
директор школы Виктор Константинович, поздравил всех с окончанием четверти,
а ему сказал прямо-таки с оттенком зависти:
- Что ни говорите, а вам все-таки повезло! Только провели первый урок,
и - пожалуйста, каникулы. Неделя хоть и не так много, а все-таки к чему-то
привыкнете за это время: к нам, к школе. Вот на педсовете посидите - это
послезавтра, не забыли?
Домой Локотков шел с удовлетворением, с чувством человека, целый день
совершавшего полезную, нужную людям работу. Дай Бог, дай Бог... Что еще на
сегодня? А, да, сходить в баньку, попариться вволю... Придя на квартиру, он
сразу попросил у хозяйки коромысло и ведра, чтобы идти за водой. "Да ты
умеешь ли ее таскать-то?" "Когда-то носил, может, и не забыл еще. Но дело
ведь, помнится, нехитрое?" Надел хозяйкину телогрейку, и направился к
стоящему в глубине улицы колодцу. Сидящие на скамейках бабки провожали его
глазами, раскрыв рты: конечно, знали уже, что идет новый жилец Веры
Даниловны. "По воду пошел, ли че ли?" - крикнула одна. "Нет, за дровами", -