"Владимир Соколовский. Старик Мазунин" - читать интересную книгу автора

другую сторону и снова вошел в лес. Здесь прилег, облокотился на пригорок.
"Черт-те что! Али мне померещилось? - думал старшина. - Да нет, стреляли,
точно. Что-то было, значит"
Трава на расстоянии метров десяти - пятнадцати от обочины была смята и
загажена - видно, проходили здесь и большие соединения, - поэтому следы
немцев терялись еще на той стороне. Мазунин заметался. Потом, все так же
пригибаясь, направился к видневшемуся поодаль овражку. Еще не доходя до
него, наткнулся на неширокий след волочения. Какие-то масляные пятна... Упал
на живот и, еле сдерживаясь, чтобы не застонать, пополз к оврагу. У края его
приподнял голову, глянул. На дне лежал мотоцикл. Был он разбит, искорежен,
переднее колесо погнуто. Поодаль распростерся человек в комбинезоне. Мазунин
встал, уже не прячась, спустился в овраг и склонился над красноармейцем.
Убит он был наповал: автоматчик насквозь прошил его сбоку. Вдобавок
мотоцикл врезался в дерево - разбиты были лицо, руки. "Зачем они? -
недоумевал Мазунин. - Сперва на нас, потом здесь. Дураки, ей-бо...".
Но просто так, бессмысленно убить мотоциклиста, да потом еще тащить его
и искореженный мотоцикл в овраг, - нет, тут неладно. И старшина решил
осмотреть местность. Внимательно вглядываясь в траву, смятую волочением
машины и трупа, он пошел обратно и метрах в двадцати от обочины обнаружил
то, что искал, - смятую офицерскую фуражку с бархатным черным околышем.
Подобрал ее, медленно пошел обратно к оврагу. Взяли, значит! "Языка" взяли!
Ну, напасть...
Мотоциклист мог и не быть связным, да для немцев это, в конце концов,
не было главным. Главное - пленный. А тут - офицер, не шутка. "Ишь, как
ловко мотоциклиста сняли - а главную добычу уберегли небось!" - думал
Мазунин. И вдруг мысль, что захваченный немцами офицер жив и скоро попадет в
их расположение, словно ошпарила его.
- Твою мать-ту! - выругался старшина. - Хожу тут, зеваю. А присягу-то
кто сполнит?
Однако сразу продолжать преследоваие не стал - надо было сначала крепко
подумать. "Сполнить присягу" теперь, когда разведчики взяли офицера, стало
совсем не просто. Как солдат, Мазунин понимал исполнение присяги в военное
время четко, однозначно, и смысл видел в одном: истреблении как можно
большего числа врагов. Но чутье подсказывало, что в данной ситуации простое
уничтожение солдат противника не есть лучший выход. Он и не стал стрелять в
них из леска возле дороги, где укрылся после ранения, потому что понимал:
простой арифметикой - один за троих - здесь не обойдешься. Тебя убьют, но
останется несделанным что-то главное, основное. Слова капитана: "Так
действовать, чтобы всю их боевую задачу на нет свести", - он теперь
воспринимал и как приказ, и как завещание.
Мазунин предполагал, что обязательно должен наступить момент, когда
будет самое время нанести разведгруппе четкий, наверняка, удар - такой,
чтобы свести на нет всякий результат пребывания гитлеровцев в нашем тылу.
Теперь такой момент настал, и надо было решать, что же делать конкретно,
чтобы добиться своей цели. Это оказалось самым трудным и мучительным. "Надо
до передовой добраться, - думал старшина. - Там, если оборона хорошая, можно
к ним внимание привлечь - очень прекрасно может получиться. Хотя они волки
битые - в хорошую оборону не полезут. Если настигнуть да шлепнуть
одного-другого - тоже толку мало, данные-то все равно уйдут. А этого-то мне
никак нельзя допустить. Да, одно остается... охо-хо..."