"Александр Солженицын. Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)" - читать интересную книгу автора

описаний - и теперь мы в нескольких книгах можем прочесть, что соловецкая
тюрьма была пыточной; что тут были и крюки для дыбы, и плети, и каление
огнем. Но всё это - принадлежности доелизаветинских следственных тюрем или
западной инквизиции, никак не свойственные русским монастырским темницам
вообще, а примысленные сюда исследователем недобросовестным да и несведущим.
Старые соловчане хорошо помнят его - это был шпынь Иванов, по
лагерному прозвищу "антирелигиозная бацилла". Прежде он состоял служкой при
архиепископе Новгородском, арестован за продажу церковных ценностей шведам.
На Соловки попал году в 1925-м и заметался, как уйти от общих работ и от
гибели. Он специализировался по антирелигиозной пропаганде среди
заключённых, конечно, стал и сотрудником ИСЧ (Информационно-Следственная
Часть, так откровенно и называлась). Но больше того: руководителей лагеря он
взволновал предположениями, что здесь зарыты монахами многие клады - и так
создали под его началом Раскопочную Комиссию. Много месяцев эта комиссия
копала, - увы, монахи обманули психологические расчёты антирелигиозной
бациллы: никаких кладов они на Соловках не зарыли. Тогда Иванов, чтобы с
почётом выйти из положения, принялся истолковывать подземные хозяйственные,
складские и оборонные помещения - как тюремные и пыточные. Деталей пыток,
естественно, не могло сохраниться за столько столетий, но уж крюк (для
подвески туш) конечно свидетельствовал, что здесь была дыба. О XIX веке
труднее было обосновать, почему никаких следов мучительства не осталось - и
так было заключено, что "с прошлого века режим соловецкой тюрьмы значительно
смягчился". "Открытия" антирелигиозной бациллы очень приходились в цвет
времени, несколько утешили разочарованное начальство, были помещены в
"Соловецких островах", потом отдельно отпечатаны в Соловецкой типографии -
и так с успехом задымили историческую истину. (Затея тем более уместная, что
Соловецкий процветающий монастырь был в большой славе и уважении по всей
Руси ко времени революции.)
Но когда власть перешла в руки трудящихся, - что ж стало делать с
этими злостными тунеядцами монахами? Послали туда комиссаров,
социально-проверенных руководителей, монастырь объявили совхозом и велели
монахам меньше молиться, а больше трудиться на пользу рабочих и крестьян.
Монахи трудились, и та поразительная по вкусу селёдка, которую они ловили
благодаря особому знанию мест и времени, где забрасывать сети, отсылалась в
Москву на кремлёвский стол.
Однако обилие ценностей, сосредоточенных в монастыре, особенно в
ризнице, смущало кого-то из прибывших руководителей и направителей: вместо
того, чтобы перейти в трудовые (их) руки, ценности лежали мёртвым
религиозным грузом. И тогда в некотором противоречии с уголовным кодексом,
но в верном соответствии с общим духом экспроприации нетрудового имущества,
монастырь был подожжен (25 мая 1923 года) - повреждены были постройки,
исчезло много ценностей из ризницы, а главное - сгорели все книги учёта, и
нельзя было определить, как много и чего именно пропало.6
Не проводя даже никакого следствия, что' подскажет нам революционное
правосознание (нюх)? - кто может быть виноват в поджоге монастырского
добра, если не чёрная монашеская свора? Так выбросить её на материк, а на
Соловецких островах сосредоточить Северные Лагеря Особого Назначения!
Восьмидесятилетние и даже столетние монахи умоляли с колен оставить их
умереть на "святой земле", но с пролетарской непреклонностью вышибли их
всех, кроме самых необходимых: артели рыбаков7, да специалистов по скоту на