"Александр Солженицын. Красное колесо: Узел 3 Март Семнадцатого, часть 2" - читать интересную книгу автора

великое отступление Пятнадцатого года прокатилось без Рузского, - и он мог
из Кисловодска только гипотетически примеряться - остановил ли бы он его? и
мог себе позволить советовать энергичное контрнаступление. Но тут Алексеев,
принявший фронт от Рузского и ответственность за все отступление, виновник
наших неудач, - получил не снижение, а повышение: начальником штаба
Верховного, а при царе - фактически Верховным, - и ужо непоправимо обошел
Рузского. Северо-Западный фронт разделили, и Рузский получил только часть
своего прежнего - Северный фронт, и в тяжелый момент, после сдачи Ковно. И -
ненадолго: тянулась опять цепь неудач, а тут он перенес плеврит,
действительно расстроилось здоровье - и он второй раз за эту войну попросил
отпуск по болезни. Его отпустили в декабре 1915 без уговариваний. Но когда к
весне он уже и поправился, и вполне был готов вернуть свое
Главнокомандование, и даже пробивался к тому настоятельно, - его не хотели
возвращать - стена! - императрица, да и сам царь. Но становился его отпуск
уже неприлично долог, необъясним, и этих военных месяцев боевому генералу не
вернуть! Пришлось прибегнуть к самым разным средствам. Во-первых, стороною
попросить благожелательных статей в газетах, - и они появились: такие разные
газеты как "Биржевые ведомости" и "Новое время" со вниманием и симпатией
всегда сообщали: как живет генерал Рузский, как он выздоравливает, как
приехал в Петроград, полон бодрости и готов получить новое назначение. И
этот похвальный хор отзывался даже и в Германии, и немецкая печать тоже
писала о Рузском как о самом талантливом русском генерале. Во-вторых,
поискать заступничества некоторых великих княгинь и князей, и, совсем
конфиденциально, - молитв Распутина. И они помогли, может быть, более
другого: в июле 1916 Рузский получил назад свое Главнокомандование и даже с
важным добавлением: теперь попадали в его ведение Петроградский военный
округ, и весь живой кипучий Петроград, и, значит, цензура петроградских
газет, - и генерал становился как бы: шефом, защитником и отцом столицы. Но
все это он делал с таким тактом (с советами Зинаиды Александровны, прекрасно
знавшей петербургскую жизнь и все фигуры тут), что сумел установить отличные
отношения со столичными общественными кругами, и его очень любили и хвалили
большие газеты, уверенные, что генерал всегда сочувствует общественным
чаяниям. И даже, этой зимой, приезжавшие во Псков деятели полутуманно
зондировали отношение генерала к возможным государственным изменениям, - и
Рузский, в исключительно осмотрительной форме, подтвердил им свое
сочувствие.
Эта натуральная живая связь с Петроградом была разорвана недавним
выделением Хабалова в самостоятельную единицу. Сперва Рузский очень жалел,
был обижен, - но когда на этих днях разыгрались петроградские волнения, то,
верно, следовало порадоваться, что не на Рузского легла палаческая роль
давить их.

Но и не вовсе в стороне пришлось удержаться. Еще в воскресенье вечером
Родзянко бестактно прикатил Рузскому телеграмму, убеждая ходатайствовать
перед Государем о создании министерства доверия. Положение создалось колкое:
беспрецедентно было военному чину, побужденному гражданским лицом,
обращаться к своему начальствующему с общественной просьбой. Но и - при
размахе петроградских событий невозможно было такому общественно-популярному
генералу остаться безучастным ко взыванию Председателя Думы.
Целый понедельник Рузский проколебался в этом выборе весьма мучительно: