"Александр Солженицын. Красное колесо: Узел 3 Март Семнадцатого, часть 2" - читать интересную книгу автора

он понимал, что это - отчаянный жизненный шаг, и можно лишиться
Главнокомандования, без чего ни он, ни Зинаида Александровна уже не
представляли жизни. Но в понедельник же, часам к 8 вечера, к счастью пришла
от военного министра копия его телеграммы в Ставку. В ней прямо говорилось,
что военный мятеж в Петрограде погасить не удается, многие части
присоединились к мятежникам, а лишь немногие верны. Такой размах событий
оправдывал вмешательство - и Рузский через час послал свою телеграмму
Государю, где указал, что события начинают отражаться на положении армии и,
значит, перспективах победы, отчего генерал дерзает всеподданнейше доложить
Его Величеству о необходимости принять срочные меры успокоения населения,
преимущественнее, чем репрессии. Рузский не повторил крайних слов Родзянки
об общественном министерстве, но какую-то подобную телеграмму он не мог не
послать в этот час, ибо в эти же самые минуты его штаб принимал приказ из
Ставки о посылке четырех полков на Петроград. И еще до полуночи Рузскому
пришлось эти полки назначить и послать. (Правда, отсылка полков
задерживалась недостатком подвижного железнодорожного состава - и хорошо,
ибо очень не хотелось вовлекать свои войска в эти гражданские события, как
бы не стать первопричиной междуусобицы).
И весь вчерашний день события качались на тревожном перевесе: в
Петрограде нисколько не успокаивалось, и сдались последние правительственные
войска, и неслись оттуда победоносные телеграммы Бубликова, - но и войска
против столицы собирались уже с трех фронтов, и Ставка предупреждала, что
может понадобиться мобилизовать еще новые полки, - и Рузский безупречно
передавал все распоряжения и принимал все меры, даже и собственные,
распространяя власть своего корпусного генерала в Выборге на всю Финляндию.
Близость Северного фронта к Петрограду, прежде выгодная, теперь
становилась исключительно невыгодной: Рузский невольно попадал в положение
первого карателя, во всяком случае вслед Иванову.
А сегодня с утра приходили телеграммы из Петрограда - от самого
Родзянки и агентские, о том, что думский Комитет принял на себя функции
правительства. И Рузский еще более защемлялся между Сциллой и Харибдой:
против кого же готовил он военные действия, - против нового законного
правительства?... Но и не мог не подчиняться законному военному начальству.
Давно уже так не изводился Рузский, как эти последние дни и как сегодня
особенно. Бесчисленное количество он выкурил сигарет и понюхивал кокаин,
набирая сил. Никогда еще, ни в какой военной операции, его репутация и
карьера так не сходились на единое острие и не шатались так.
Тут стало известно, что императорские литерные поезда повернули от
Бологого - и шли на Дно, и как бы не сюда, на Псков. А затем пришла и прямая
телеграмма от Воейкова, что - да, во Псков!
Очень неприятно! И несвоевременно.
Во-первых, всякому военачальнику или офицеру неприятно, когда его
старшее начальство приезжает в его расположение. Уж там как бы поверхностно
и формально ни скользил император по военному делу, но легко мог сделать
порицательное замечание или отдать приказ, круто меняющий весь заведенный
порядок дел.
Во-вторых, именно сейчас, когда в Петрограде совершались такие роковые
события, а Комитет Государственной Думы перенял власть от императорского
правительства, - именно сейчас даже короткое пребывание царя в штабе
Северного фронта могло положить пятно на общественную репутацию генерала